Безмолвная ярость

— Нет. Мой отец был хорошим человеком и всегда думал об интересах других людей. Прогрессивный человек, он с подозрением относился к авторитаризму и репрессивным методам воспитания. Отец заботливо воспитывал меня и всегда предоставлял мне большую свободу. Всю жизнь он стремился помогать молодым людям, попавшим в беду, задаваясь вопросом, как с ними обращаться наиболее гуманным и эффективным способом. По словам моей матери, приехав в дом Святой Марии, он был глубоко потрясен архаичным и жестоким характером образования, которое давалось молодым девушкам. Этот институт, как и многие другие, слишком долго функционировал в вакууме, и я даже не уверена, что люди, которые там работали, действительно отдавали себе отчет в том, что делают.

— Печальная банальность зла…

Марианна кивает.

— Учитывая все обстоятельства, я считаю, что концепция Ханны Арендт[11] вполне может быть применима к рутине насилия, царившей в этих заведениях. Отец пытался что-то изменить. Он обнаружил, что в файлах интернированных почти не учитывалась их семейная история, руководство довольствовалось лишь перечислением недостатков. Благодаря своей подготовке детского психиатра отец составил новые индивидуальные карты, установил реальные диагнозы, которые оценивали эволюцию девочек. Он максимально изменил правила процедуры, разрешив воспитанницам еженедельные прогулки и увеличив количество посещений и писем, на которые они имели право. Он переоборудовал общие комнаты в спальни с несколькими кроватями, чтобы обеспечить им немного уединения и дать наконец возможность проводить свободное время, как хотелось им самим. По финансовым соображениям ему, к сожалению, не удалось снять с окон все решетки, которые придавали этому месту вид настоящей тюрьмы.

Я чувствую, как сильно Марианне хочется представить своего отца в положительном свете, особенно после той мрачной картины этих учреждений, которую она нарисовала.

— Ваш отец жил в доме Святой Марии?

— Нет-нет. Он уходил рано утром и возвращался поздно ночью, но всегда хотел ночевать дома, независимо от занимаемых должностей. Он знал, что должен любой ценой сохранить личное пространство, чтобы выстоять. Сталкиваться всю жизнь с проблемными подростками тяжело с психологической точки зрения.

— Вы бывали здесь в детстве?

— Нет, я родилась в семьдесят первом году. В любом случае маме не хотелось, чтобы мы бывали в подобном месте.

Я делаю быстрый подсчет: таким образом, Марианне тридцать семь лет. Я бы дал ей на несколько лет меньше, она очень молодо выглядит.

— Мой отец сделал здесь все, что мог, но задача была титанической, а труд — напрасным. Дом Святой Марии был обречен на закрытие, несмотря на все изменения, которые можно было осуществить.

— Значит, именно прошлое вашего отца побудило вас заинтересоваться этими учреждениями для интернированных?

— Отчасти да. Я чувствовала, что у меня есть долг, как будто я должна искупить вину.

— «Искупить вину»? Но вашему отцу не в чем было себя винить, а вам тем более…

— Я знаю. Но мы только что говорили о влиянии семейного наследия между поколениями: моя семья, очевидно, не избежала этого явления. В глубине души я думаю, что отец сожалел о том, что принял руководство домом Святой Марии. Он всю жизнь боролся с жестоким обращением с детьми и подростками и страдал от того, что был связан с этим местом, где произошло столько ужасов.

— Это мать рассказала вам об этом?

— Не такими словами, но я улавливала между строк. Он испытывал особую тревогу и беспокойство, когда руководил этим учреждением.

— Я понимаю.

— Никто не в курсе того, что я только что открыла вам, Тео. Профессор Бертле не знает, кем был мой отец. Он занимается исправительными учреждениями, но никогда не слышал об этой истории. Сегодня я сожалею, что не посвятила его в подробности, но вы знаете, как бывает: если подобный нарыв не вскрыть быстро, очень трудно вернуться в прошлое.

Я легко могу представить чувство вины, которое ей пришлось испытать. Занимаясь организацией учреждений для молодых девушек в кантоне Во, Марианна надеялась, что никто не наткнется на имя ее отца в архивах.

— Иногда мне кажется, что все было предопределено, — продолжает она.

— О чем вы?

— Сама судьба как будто направила меня в дом Святой Марии, я не могла этого избежать. Мой научный руководитель возглавляет комиссию по административному интернированию: забавное совпадение, не находите? А ведь я могла никогда не узнать об этом месте.

— Как и я мог не наткнуться на фото матери, которое привело меня в Швейцарию.

— Да…

Я с сомнением качаю головой.

— По-моему, то, что называют «судьбой», есть просто череда событий, тесно связанных друг с другом логическим образом.

— Правда?

— Вы историк, изучали социальную антропологию и всегда жили в Лозанне. Именно ваша профессия и ваша страсть привели вас в этот институт, а не тяжесть своего рода семейного долга. Даже если б эта комиссия не была создана, велика вероятность, что вы когда-нибудь заинтересовались бы интернированиями. А дом Святой Марии — ближайший объект к тому месту, где вы живете.