Безмолвный Крик

Он не произнёс ни одной красивой фразы, не стал размениваться на флирт, не смущался, не пытался меня очаровать. Вик оставался собой, даже когда крепко обхватил меня под бёдра, толкнув себе на грудь, и молча прикоснулся губами к моим и ласково провёл по ним. Мы соприкоснулись кончиками носов. От горла до живота меня обожгло так, что пришлось с тихим стоном выдохнуть в его лицо. Я зарыла пальцы ему в волосы, скользнула по выбритым вискам, закрыла его лицо своими предплечьями, и нам стало темно и тесно. И наконец-то очень хорошо. Он крепко обнял меня за талию. Я скользнула ладонью ему под рубашку и ощутила плотную повязку.

– Как себя чувствуешь?

– Мне наконец-то дали обезболивающее, – серьёзно сказал он, – и, знаешь, п-подействовало.

Мы тихо рассмеялись, прижались друг к другу лбами и прикрыли глаза. Воздух, кажется, маревом дрожал между нами. За дверью кто-то прошёл по коридору, постукивая каблуками. Нам было всё равно. Единственное, чего я хотела, – чтобы мои десять минут обнулили и я могла пережить их заново.

Я вывернулась из его рук и присела на край постели. Вик растерялся.

– Что не так?

Я хохотнула:

– Ты вылитый кот из той рекламы, ну, знаешь… «Котики в рекламе Смоллс хотят побольше корма и чтоб хозяева пореже уходили из дома». – Я пригладила волосы ему на макушке и сама зачесала их назад. Вик закатил глаза. – Ты весь перевязан. На тебе живого места нет. Вылечись и встань на ноги, герой-любовник. Тебе нельзя перевозбуждаться.

– Я вполне здоров, – заявил он. И зевнул.

– Ну конечно. У тебя слипаются глаза.

– Просто я под капельницей. Чудо, что проснулся и в сознании. Обычно, знаешь, – он хмыкнул, – даже если не сплю, кажется, что плыву по воде на каноэ. Приятное такое чувство невесомости.

– Зато во сне быстрее поправишься, – нежно сказала я.

– Хотел бы я не спать в другой раз, когда ты придёшь.

– Думаешь, приду?

– Вредина.

Он легонько толкнул меня в плечо кулаком и сразу устало уронил его на матрас. Наверняка вместе с лекарством, поступающим внутривенно, он получает и лёгкий седатив, либо обезболивающее давало снотворный эффект. На моих глазах Вик медленно засыпал. Веки его смежались, взгляд становился сонным. Я погладила пальцы и улыбнулась.

– Не уходи хотя бы, пока не усну, – попросил он.

– Не уйду, – обещала я. – Ладно, без издёвок: буду приходить так часто, как могу.

– Тогда я счастлив, чикáла… – сонно пробормотал он и снова зевнул. Затем немного встряхнулся. Я поняла это по тому, как дрогнул всем телом и тут же снова приоткрыл узкую полоску усталых глаз.

– Не борись, спи, – шепнула я.

Потом подвинулась к нему ближе и наклонилась, целуя сначала одно веко, затем другое. Вик устало уронил щёку на подушку. Лекарство было сильнее него. Он заснул, уходя всё дальше и дальше, в мир грёз. Только сейчас я смогла хорошенько разглядеть, сколько неглубоких, но уже заметных морщин было у его глаз и как глубоки – не по-юношески – были складки возле губ.

– Ну что, забывчивый Шикоба. – Я вынула из кармана амулет-перо и накинула ему на шею. – Теперь всё в порядке.

Моё время давно истекло, но уходить не хотелось. Впервые за долгих несколько недель я была с ним рядом и видела, что он в порядке. Сколько бессонных ночей я пережила? Сколько раз прокручивала в голове одну и ту же сцену в лесу?

В коридоре послышался женский голос. Я осторожно прикрыла Вика пледом, разгладила его на груди. Голос показался мне знакомым. Спустя пару сердито брошенных фраз я безошибочно узнала его. Это была его мать, Селена. Что она здесь делает? Я осторожно встала с койки и подошла ближе к двери, чтобы вслушаться в слова.

– Это ты виновата. Столько лет, и всё без толку… – Голос у неё дрожал. – Что мы ему дали? Ничего. Только отбирали всю дорогу, а пришли к тому же, от чего бежали.

– Всё сказала? – холодно произнесли в ответ, и я похолодела.

Аделаида?! Она сказала, что не общается с дочерью. Оказывается, солгала?

– А теперь послушай меня, хорошенько послушай. Оставь Пёрышко в покое. Пусть живёт как привык. Он сейчас счастлив, он не одинок. Отстань от него.

– Девочка из города? С ней всё несерьёзно. Не приплетай никого к этому. Думаешь, что приветишь её и Вик будет доволен?

– А ты хочешь, чтобы он всю жизнь страдал без твоего внимания, так? У него, конечно, права на личное счастье нет, – грубо оборвала её Аделаида. – Мы уже проходили это. Мы решили так вместе, двадцать три года назад, но та история уже поросла травой. Ты похоронила Вика, он похоронил тебя. Ему это далось больнее. Прекрати это, Селена, и уходи отсюда. Ты навлечёшь на нас беду. Я не пущу тебя к сыну.

– Это мой сын.

Но голос Аделаиды прозвучал так низко и угрожающе, что я поёжилась и отпрянула от двери.

– Уже давно нет.

Воцарилась тишина, такая резкая и злая, что казалось, она была хуже ругани. Я подошла к койке Вика, положила цветы на тумбочку и напоследок коснулась ладонью его лба, желая запомнить это прикосновение. Запомнить для себя.