Безмолвный Крик

В воде было легче, хотя мой порез здорово щипало. Я закрыла глаза, хорошенько умыла лицо и подставила его под поток: вода упруго залила нос, рот и глаза. А потом я резко вдохнула и раскашлялась, прижавшись спиной к холодной плитке, когда в голове сама собой появилась догадка. Ну конечно! Всё просто, как дважды два! Когда он мог пробраться в дом? Ответ лежит на поверхности. Убийца был внутри, когда я осталась одна. До того, как всё закрыла. Он прятался там очень долго – и очень хорошо. А окно открыл, чтобы поиграть со мной. Чтобы я до смерти напугалась.

Всё это время он был здесь. И хуже того! Я заперлась с ним в одном доме. Поэтому и не было никаких следов взлома, как и самого взлома.

Я на автомате завернула вентиль на кране, наступила на коврик для ног и сняла с крючка большое бежевое полотенце, быстро им вытираясь. Всё это время в голове колотилась одна и та же мысль: он был здесь.

Я отложила полотенце и посмотрела на своё размытое отражение в запотевшем зеркале. И как теперь мне заснуть? Он может в любой момент вернуться. А вдруг уже пробрался в мою комнату и ждёт там?

Открыв зеркальную дверцу шкафчика, я нашла пластырь и сняла другой, намокший, с рассечённого виска. Даже рукоятка у его ножа – и та острая! Я в видах ножей не разбираюсь, но уверена, что он охотничий. Похожая модель долго красовалась на рекламной афише оружейного магазина «Браунеллс» в Чикаго, напротив «Старбакс», где мы с подружками часто пили кофе после школы. Для руки я взяла бинт: простым пластырем здесь не обойтись. Потом надела просторную футболку с надписью «Спасите дельфинов Панама-бей!» и спальные шорты и побрела к себе в комнату.

Первым делом, оказавшись там, я обшарила всё, от шкафа до места под кроватью, и только потом плотно закрыла дверь. Замок работал исправно. Это была настоящая чёртова подстава. Ублюдок всё продумал заранее, чтобы мне никто не поверил. Он хотел, чтобы не нашлось человека, способного меня защитить в следующий раз, когда заявится снова. Я в этом уже не сомневалась. И что значили эти слова «у нас с тобой большие планы друг на друга»?

Мама работала у себя в кабинете. Хэлен болтала с подружкой по скайпу. Я осталась наедине с собой и села на кровать, устало вперившись глазами в никуда.

Ветер выл в окна, но особенно сильно это ощущалось на чердаке. Чердак был прямо над моей дверью, и я хорошо слышала, как дом продувает со всех сторон. Судя по короткому дробному стуку в стёкла, снаружи пошёл дождь. Тогда я легла под одеяло, косясь на тёмное окно, прикрытое белой вуалью, и погрузилась в тяжёлые мысли.

Он вернётся за мной, это точно. Но что именно ему нужно? Стараясь отвлечься, я обвела свою простенькую комнатку взглядом и только сейчас поняла, почему она мне так не нравится. Всё это мне словно не принадлежит. Не соответствует моим вкусам. Не подходит, как одежда не по размеру.

Словно это всё – не моя жизнь.

Я равнодушно посмотрела на прикроватную тумбочку: в круге света от лампы стоял небольшой деревянный поднос. Мама оставила после ужина таблетку аспирина на блюдце и стакан колы, чтобы запить. Это очень кстати: голова гудела; мне чудилось, поднялся жар. Я коснулась лба. Он казался горячим; подушка, напротив, была холодной. Выпив таблетку, я положила ладони лодочкой под щёку и очень долго смотрела в окно с качающимися от ветра ветками, пока не уснула.

* * *

Скарборо. Штат Мэн. 18 сентября 2020 года

Он хорошо помнил себя в семнадцать. Помнил, каким казался мир – тёмным и недружелюбным. Это было место, где он был никому не нужен и никто не был нужен ему. Он ненавидел собственное отражение, но знал, что другого у него не будет, и научился тому, чего не было у других семнадцатилетних хороших мальчиков: самоуважению.

Он знал: что посеешь, то и пожнёшь, и терпеливо пожинал одну неудачу за другой, которые сеяли он и другие такие, как он. Единственное, что не мог найти так долго и что отыскал сейчас, – своё предназначение.

Оказывается, кто-то в этом мире рождён, чтобы убивать. И это нормально. Это такое же дело, как любое другое, не лучше и не хуже.

– Это, в самом деле, совсем несложно, – успокоил он лысеющего мужчину с животом, нависшим над тугим брючным ремнём. – Если отбросить всю моральную гниль, которую вдалбливают в головы школьникам, – про человечность, про взаимопомощь, про «не убий»… Не дёргайтесь, Мозес.

У мужчины на лбу выступила испарина. Квадратные очки с толстыми линзами тоже запотели. Он шумно дышал, но ничего не мог выдавить из-за кляпа, который ему затолкали в самую глотку. Он постоянно боролся с приступом рвоты. Удушливая волна съеденного гамбургера с чесноком то подкатывала, то отступала.

Мозес знал, что задохнётся, если его стошнит. Ведь этот нечеловек – он не вытащит кляп, даже если тот подавиться рвотными массами.

Убийца сидел напротив пленника, забившегося в угол ванной комнаты, на корточках и говорил тихо и почти мирно. В игре теней и света казалось, что его безразличная жуткая маска улыбалась.

– Есть такая форма влечения, – вдруг сказал он с большим интересом в голосе, – гибристофилия. Слышали о ней?