Безславинск

— «Вдруг один из малышей схватил оловянного солдатика и швырнул в печку, хотя солдатик ничем не провинился. Это, конечно, подстроил тролль, что сидел в табакерке. Оловянный солдатик стоял в пламени, его охватил ужасный жар, но был ли то огонь или любовь — он не знал. Краска с него совсем сошла, никто не мог бы сказать, отчего — от путешествия или от горя. Он смотрел на маленькую танцовщицу, она на него, и он чувствовал, что тает, но по-прежнему держался стойко, не выпуская из рук ружья».

«Может быть, они все обманули меня тогда, когда сказали, что мой папа умер… Ведь я же не видел его мертвым! Может, он и правда улетел в Антарктиду по крайне важным делам, а теперь приходит ко мне, используя какую-нибудь засекреченную технологию? Приходит да ещё летает и шутит, что он мой ангел хранитель!» — думал МарТин, вспоминая события прошлых лет.

В коридорное окно было видно, как багряный солнечный диск садился за крышу соседнего одноэтажного здания котельни. Никогда раньше в своей жизни МарТин не ощущал такой силы, которая пришла к нему теперь. В нём проснулся неистовый зверь, готовый крушить всё и всех на своём пути во имя спасения любимого человека. Он толкнул санитара с такой силой, что тот загремел на пол, затем он ворвался обратно в кабинет, сбив с ног стоявшего у стола врача с красным лицом. Стремительно схватив «прибор желания», он поднял его над своей головой и по-английски крикнул:

— Хочу, чтобы Энни выздоровела! Хочу, чтобы мама вернулась! Хочу, чтобы кончилась война! Хочу, чтобы все были счастливы!

И с силой надавил на заветную красную кнопку.

— Тревогааа! — взвыла врач-мышь.

Взбунтовавшийся МарТин потерял равновесие и грохнулся на пол: сзади на голову ему обрушился страшный отработанный удар.

Словно сквозь сон слышал и чувствовал МарТин, как кто-то грубо ругался, как чьи-то цепкие пальцы схватили его за шиворот, поволокли по коридору и затащили в странную темную комнату. Затем с него стянули всю одежду. В памяти сохранился чей-то озлобленный, унизительный голос:

— Дебил!.. Рожа монгольская! Посиди в резинке!..

Глава 38 Здесь я её и поцелую!

Прокурорша Ромакова стояла на коленях перед тем, что осталось от расстрелянных образов её «домашней церкви» и широко крестилась. По выражению лица, освещенным тусклым светом бра, сложно было понять, то ли благодарит она Господа Бога за что-то, то ли просит у Создателя что-либо, то ли проклинает…

Наконец, поднявшись на ноги, она подошла к журнальному столику, на котором стояла початая бутылка ее «убойной пятитравки». С улицы послышался приближающийся треск мотоциклетного двигателя. Степанида Владимировна взглянула в окно.

К воротам подъехала Лана Дмитрина на своем мотоцикле, в коляске сидел Кузьма с перевязанным ухом. На улице было темно, но фонарь, освещавший ворота особняка, захватил и подъехавший мотоцикл, и пассажиров. О чем весело говорили оба, не было слышно прокурорше, зато как они обнялись и поцеловались на прощание, она разглядела очень хорошо.

Прокурорша Ромакова схватила дорогущую китайскую вазу с подоконника и расшибла ее об пол. Губы ее стали мертвенно-бледными. Замерев на некоторое время, она думала, сведя к переносице широкие мужицкие брови. После достала из кармана мобильный телефон, набрала нужный ей номер, деланным спокойным голосом заговорила:

— Ало! Изиль Лелюдыч, ты чем сейчас занят?.. Ах, ты у брата находишься! Понятно. Когда в Отрежку вернешься?.. Завтра. Хорошо… Да нет, ничего срочного. Хотела, чтобы ты заглянул ко мне, думала поговорить о размещении вновь прибывающих добровольцев в школе, но это терпит… Да. Не буду мешать тебе. До завтра.

Закончив разговор, невидящим взглядом прокурорша обвела каминный зал. На настенном турецком ковре красовались подарки «клиентов» Степаниды Владимировны. Были там и копья, и шашки, и древние шлемы с мечами, и старый кавказский нож. Костяная рукоятка, вдоль обуха продольные долы, а конец клинка немного загнут вверх.

Степанида Дмитриевна схватила его и спрятала под кофту.

В каминный зал зашла немая Дуняша. Её кривое, толстое от природы лицо, разбитое прикладом, — последствие недавнего ограбления особняка прокурорши, — сильно опухло и посизело. Руками и жестами пояснила Дуняша сестре, что готов поздний ужин, но та угрюмо отказалась.

— После, Дуняша, после…