Безславинск

В Отрежке как-то резко замолкли свадебные песни, точно в каждом доме был покойник. Но «Пир во время чумы» продолжался.

До остановки оставалось совсем немного, и уже через минуту из кабины грузовика вышло три человека. Самым последним, словно остерегаясь кого-то или чего-то, показался Димоша. В руках, на безымянных пальцах которых виднелись зоновские татуировки, он держал подарочный пакет и небольшую дорожную сумку, между ручками которой была просунута ветровка. Светлая рубашка и белые брюки демонстрировали его негативное отношение к черной зоновской робе, обрыдла она ему за долгий срок. У него грудь и торс, как у манекена крупного размера, — всё обтянуто, без единой морщинки, без складочек. И вообще, в осанке было нечто гордое, монументальное. Такой человек вскинет голову, расправит плечи, ногу особым, боксерским образом выставит, глянет по-волчьи — и почувствуешь себя перед ним слабым, хилым, маленьким, незначительным, словно перед гранитным монументом.

На узкое, сухощавом лице Димоши невольно появилась улыбка. Лицо Анны, переминавшейся от волнения с ноги на ногу, засияло от радости. Она подошла к отцу и, привстав на носки, обняла его, замерев на секунду, и тут же оттолкнула, опустила глаза, тихо сказала, протягивая букет полевых цветов:

— Это тебе.

— А это тебе, — в ответ отдал отец подарочный пакет. Анна достала из пакета куклу и, не сразу сообразив, как реагировать на такой подарок, решила снова обнять его и поцеловать в колючую щеку.

Не отважилась Анна назвать своего отца «папой» из-за его странного, неловкого поведения. «Димошей» тоже было называть неловко да и глупо как-то. Так они и стояли еще какое-то время, искоса разглядывая и оценивая друг друга, пока Димоша не заговорил:

— Это… Ты возьми пока цветы… Ну, до дома донеси их, а там я уже их у тебя заберу, а то как-то не по понятиям мне с букетиком по деревне шариться. Догоняешь?

— Конечно-конечно.

И снова узкое, суховатое, обросшее за дорогу лицо его осветилось улыбкой. Карие, с искринкой, глубоко посаженные глаза под широким лбом глядели дружелюбно, по-родственному. Даже заметный темный шрам над левой бровью не делал лицо его хмурым — радость, веселье и радушие светились на нём.

Они шли рядом до самого дома, боясь не то что бы взяться за руки, а даже обмолвиться лишним словом. Оба понимали, что надо идти на встречу друг другу, искать некое понимание, компромисс, ведь это не письма писать. Димоша кашлянул пару раз, спросил:

— Как учеба? К экзаменам-то подготовилась?

— С учебой всё в порядке. И к экзаменам готова.

— Ну, и ладно… Поди и парень уже есть? — поинтересовался Димоша, усмотрев сквозь тональный крем свежие засосы и ссадины на шее дочери.

— Нет. Никакого парня у меня нет.

«Врёт, писючка. Ну ничего-ничего. Пройдёт время, задружимся, и будет всё мне рассказывать».

«Неужели он разглядел эти чертовы засосы и ссадины!? О Боже, ну почему это случилось именно вчера?! Почему я не послушала бабушку и поперлась на эту фигову свадьбу?! Дура! Дура! И ещё раз дура в квадрате!»

Так и добрели они до своего дома, напоминая случайных попутчиков, вынужденных терпеть общество друг друга до конечной точки назначения. Лишь обмолвились парой фраз по пути:

— В Безславинске-то всё как изменилось, не признать его теперь…

— Наверное, я слишком мала была, чтобы помнить, как тут раньше всё было.

Но, зайдя в дом, Анна неожиданно для себя самой переменилась в настроении и, резво подбежав к обеденному столу, усадила на стул подаренную куклу, после лёгким движением руки сдернула со стола тонкую ткань, под которой притаились разнообразные яства.

— Вуаля! — заявила она. — Всё сама приготовила!

— Спасибо. Очень приятно.

— А хочешь, покажу, как умею? — спросила она, кладя руку на большой полосатый арбуз — дорогой деликатес из Ирана.

— Давай, — кивнул Димоша.

Придерживая рукой вершок, Анна ловко хватила арбуз вдоль полосок так, что он при этом не развалился, а только пустил розоватые слезки по надрезам. Но, когда она убрала руку, иранское чудо мгновенно раскрылось алым цветком на серебряном подносе.

— Но, ты это… Вот что, погоди со жратвой. Давай, пока тещи нет, поговорим чуток.

Анна снова напряглась, села на стул, её отец устроился напротив и попросил,

— Короче, так, ты попробуй понять меня правильно…

— Я все простила. Я очень ждала тебя, папочка. Давай не будем сейчас об этом. И, кстати, ты тоже прости меня, что наговаривала на суде про тебя всякие гадости и неправду. Маленькая была, говорила под руководством бабушки.

— Я понимаю. А теща? В смысле бабушка твоя…

— Она тоже почти все простила. Кстати, у меня для тебя есть небольшой подарок! — воскликнула Анна и кинулась к шкафу, а уже через мгновение вернулась с новеньким галстуком в руках.

— Вот. Это тебе. Настоящий Hugo Boss!