Безславинск

– «Было когда-то на свете двадцать пять оловянных солдатиков, все братья, потому что родились от старой оловянной ложки. Ружье на плече, смотрят прямо перед собой, а мундир-то какой великолепный – красный с синим! Лежали они в коробке, и когда крышку сняли, первое, что они услышали, было: – Ой, оловянные солдатики! Это закричал маленький мальчик и захлопал в ладоши. Их подарили ему на день рождения, и он сейчас же расставил их на столе. Все Солдатики оказались совершенно одинаковые, и только один-единственный был немножко не такой, как все: у него была только одна нога, потому что отливали его последним, и олова не хватило. Но и на одной ноге он стоял так же твердо, как остальные на двух, и вот с ним-то и приключится замечательная история».

– Ти що заснув? – крикнул в ухо МарТину Рыжий жох и пару раз шлёпнул ладонью по затылку новоявленного кинокорреспондента.

Очухавшись от оплеух, МарТин продолжил съёмку. В объектив видеокамеры попадало всё подряд, будто само пыталось забраться в это маленькое устройство через стеклянный глазок: и дурацкая улыбка Рыжего жоха, и будка с привязанной к ней лающей собакой, и дразнившие МарТина мальчишки-сорванцы: «Эге-гей! Монгол-монгол, в штаны накакол!». Мужик на телеге, перевозивший старые шины от автомобилей для строительства баррикад, помахал ему рукой, и даже тетка с авоськой, удручённо качавшая головой, тоже забралась в видеокамеру. Вот только какой-то старенький дед с перевязанной окровавленным бинтом головой не стал забираться в видеокамеру. МарТин отвел ее в сторону, а дед так и остался сидеть на поваленном фонарном столбе возле трупа коровы, безмолвно плакать и сминать трясущимися руками камуфляжную куртку.

– Sorry, – тихо произнес МарТин и засеменил прочь: он очень не любил слезы, не терпел кровь и не принимал смерть.

Вдруг на лицо, на руки стали накрапывать тяжёлые капли. Начался грибной дождь – первый за последний месяц засухи.

Солнечные лучи резвились между длинными серебряными нитями дождя и, ударяясь обо всё, что попадалось на их пути, рассыпались на тысячи мелких солнечных зайчиков. МарТин прислонил видеокамеру к пеньку, да так, чтобы объектив был направлен прямо на большую лужу в центре дороги, где уже плескались мальчишки во главе с рыжим пронырой.

Эта никогда не пересыхающая глубокая лужа была брендом Отрежки да и самого Безславинска! Возможно, что когда-то она образовалась из-за неисправной водоразборной колонки, стоявшей неподалёку, возможно, из-за крохотного восходящего родника, а может, это было просто необъяснимое чудо, которых на земле украинской и русской – хоть отбавляй.

Недолго думая, МарТин разбежался и плюхнулся в самую необыкновенную лужу в мире, которую не сравнишь ни с одним из лучших существующих аквапарков. Отрыв по полной! Грязь! Смех! Толчея! Визг! Лето! Счастье!

Вдоволь накувыркавшись, МарТин вылез и подбежал к видеокамере, чтобы посмотреть получившуюся запись, но только он взял её в руки, как услышал за спиной голос отца:

– Martin! Hey, Martin!

МарТин резко повернулся, но, кроме мальчишек, на улице никого не было. «Послышалось опять», – подумал он и переключил видеокамеру на режим просмотра.

– МарТин!

Снова раздался знакомый голос. И тогда МарТин принялся внимательно всматриваться в густой ряд ветёл по окоёму пожарного пруда, и ему уже явно показалось, будто в полуденном зное шевельнулась как-то по-особенному верба, вроде передвинулась на шаг, сгустив зеленые ветви. И из этой зелени вроде бы самосоздался его отец. Настоящий ирландец Гаррет Маккарти, в дорогом домашнем халате и тапочках. Правда, халат его давно потерял изначальную яркость, приблизился по цвету к коре молодой ветлы. Отец МарТина держал в левой руке большой белый зонт, пальцы правой руки элегантно поигрывали эбонитовым мундштуком курительной трубки. Он широко улыбался, клубами выпускал дым изо рта и носа, медленно шёл навстречу своему любимому сыну. Отец был первый, кто убеждённо сказал МарТину о том, что он красавчик! Он считал красивыми даже все его недостатки. Рассыпанные по лицу и шее родинки ласково называл «шоколадными крошками», которые оставались после очередной съеденной МарТином шоколадки, чуть писклявый тембр голоса – вызовом на дуэль назойливого комарика, ни на шаг не отлетавшего от своих родителей.