Безумен род людской

— Завтра мы репетируем Титанию и Оберона, — сказал он, — и мастеровых в пятницу. Ты знаешь свою роль?

— Целиком.

— Тебе нет нужды сейчас оставаться, — многозначительно сказал он. — Приходи в пятницу.

— Я подожду, пока закончится дождь.

— Он и не думает заканчиваться. Он никогда не закончится. Небо чёрное, как задница сатаны. 

Он повернулся понаблюдать, как Кит кричит и бегает по сцене.

— Быстрей! — кричал Алан Раст. — Беги, как будто ты хочешь её убить. Повтори ещё раз.

— Ты и на Рождество ставишь здесь пьесу? — спросил я брата. Скорее, мне хотелось спросить его, правда ли, что он и Фрэнсис Лэнгли были пайщиками борделя, но я знал, что этот вопрос только вызовет насмешку и я не получу ответа.

— В Двенадцатую ночь? — переспросил он и скривился, как будто мысль была неприятной, но затем смягчился и ответил: — Да, по желанию его милости.

— Какую? — спросил я слишком нетерпеливо, так что он нахмурился.

Конечно, я надеялся, что получу в пьесе хоть какую-нибудь роль и вернусь в Блэкфрайерс и к Сильвии.

— Я подумывал о «Бесплодных усилиях любви», — ответил мой брат, — но это вряд ли тактично.

— Тактично?

Исайя Хамбл закашлялся и никак не мог остановиться. Раст повернулся и хмуро посмотрел на него. 

— Прости, — выдавил Исайя.

— Избави нас боже от чумы, — тихо произнёс мой брат.

— Сейчас ведь зима, — заметил я, — чума не свирепствует зимой.

— Она приходит, когда захочет, — грубо сказал брат. — А ставить «Бесплодные усилия любви» будет нетактично, потому что в конце пьесы принцесса откладывает брак на год, и не думаю, что леди Кэри воспримет это как хорошую примету перед свадьбой своей дочери. К тому же рождественские пьесы должны быть короткими. Большая часть публики пьяна, спит или и то и другое, поэтому мы должны представить что-то лёгкое и недлинное.

— «Плодотворные усилия любви»? — предложил я.

— Мы ставили пьесу для его милости два года назад, — ответил он, глядя в огонь хмурым взглядом. — Может, «Прекрасную Эм»? Мы её здесь не играли.

— Я думал, тебе она не нравится.

— Она написана топорно, — усмехнулся он, — но зато короткая, и, кажется, нравится публике, а его милость её не видел.

Я тоже не видел «Прекрасную Эм, или дочь мельника».

— Там есть роль для меня? — спросил я в надежде, что у меня будет причина прийти в особняк на рождественское празднество.

— Нет, — ответил он без колебаний.

Исайя чихал, кашлял и стонал. Он нашёл носовой платок и уткнулся в него, потом опять чихнул.

— Ради бога, — проворчал Раст на Исайю, — уйми свой кашель. Иди домой. Поправляйся.

— Или умри! — добавил Уилл Кемп.

— Простите! 

Бедняга встал, пробежал мимо плотников и выскочил за дверь.

— Если хочешь остаться, — уныло сказал мне брат, — будешь суфлёром, пока Исайя не вернётся.

— Ты мне заплатишь?

— Ради бога, — раздражённо ответил он, — мы тебе заплатим. Садись.

У меня была работа. В Блэкфрайерсе! Я сел на место Исайи, взял страницы у Алана Раста и постарался скрыть свою радость.

О слепоте своей скорбя,
Амур к ней приласкался:
И вдруг прозрел он и, любя,
В её глазах остался.

***

Воров вешают. В любом значимом городе имелась виселица, а в Лондоне несколько, хотя я видел единственную казнь через повешение в Смитфилде. Смертный приговор осуждённым с завязанными за спиной руками приводили в исполнение на телеге. Вокруг шеи ворам затягивали верёвки, а телегу тащили, так что они падали на фут или около того, дёргались и начинали танцевать в воздухе. Если у них были друзья, а констебли и палач стояли сзади, они могли умереть быстро, если эти друзья дёргали их вниз за лодыжки, но это никогда не встречало одобрения толпы, которая любила смотреть на судороги, танцующие в воздухе ноги и мочу, стекающую по босым ступням. Ноги у них почти всегда были босыми, пусть это и были воры, но всегда бедные.

— Богатые воры, — не единожды говорил мне брат, — не заканчивают жизнь на виселице. Они живут в Грейс-Инн или Мидл-Темпл [8] и носят чёрное.

Сэр Годфри любил брать нас на cмитфилдские повешения. Когда я был упрямым учеником в приходе святого Бенета, и мы шли гуськом, человек пятнадцать, все в сером, а сэр Годфри, в рясе священника, требовал освободить нам дорогу. Двигаться было легче благодаря Лютику, который распугивал толпу рыком.

— Вот какова судьба преступников — вещал сэр Годфри, когда мы пробирались вперед.  — Расплата за грехи!

Когда мочевой пузырь повешенного начинал опустошаться, он толкал нас вперёд.

— Ползи под ним, мальчик, ползи! Это ещё одно крещение!

Как и остальные, он верил, что крещение мочой умершего убережёт нас от похожей судьбы.