Безумие Божье. Путешествие по миру гонений

То была страшная история. Дмитрий спокойно рассказывал о долгой, раздиравшей сердце разлуке с родными. О поте, крови и слезах. О сыновьях, выросших без отца. О бедной семье, еле сводившей концы с концами и вытерпевшей великие тяготы. Не вдохновенные свидетельства, которые мы так любим воспевать. То была суровая библейская правда: история о человеке, который отказался отречься от Иисуса – и возвещал Благую весть всем вокруг, пока мог.

Но оказалось, я услышал еще не все. Окончание его истории стало одним из самых замечательных и судьбоносных в моей жизни свидетельств.

Песнь Господу, звучащая в застенках

Тюрьма была за тысячи километров от дома Дмитрия. Его камера была так мала, что стоило подняться с нар и сделать шаг, и он либо упирался в дверь, либо в заляпанный и треснувший умывальник на стене, либо в зияющее «очко» в «дальнем» углу. Еще хуже было то, что в тюрьме он был единственным христианином среди полутора тысяч закоренелых преступников.

Дмитрий сказал, что пережить отсечение от Тела Христова было труднее, чем боль от телесных страданий. А их было немало. Но мучители были не в силах его сломить. Два источника давали ему силы выдержать пытки – две духовные практики, которым его научил отец. Он говорил, без них не сохранил бы веру.

Все семнадцать лет, каждое утро, на заре, Дмитрий вставал у кровати, обращал лицо на восток, поднимал руки с хвалебным обращением к Богу и пел Иисусу свою «Песнь сердца». Реакцию заключенных можно было предсказать. Дмитрий помнил смех, проклятья, презрительные насмешки. Каждое утро заключенные озлобленно стучали кружками по железным решеткам, бросались едой и дерьмом, пытаясь заставить его замолчать и погасить единственный истинный свет в том мрачном месте.

Была у него и другая практика. Когда бы он ни находил обрывок бумаги, он подбирал его и украдкой проносил в камеру, а там доставал огрызок карандаша или маленький кусочек угля, который ему удавалось раздобыть и припрятать, и писал на этом обрывке так мелко, как только мог, все те стихи из Библии или духовных песен, что приходили на память. Когда обрывок заполнялся, Дмитрий подходил к углу камеры, где стоял бетонный столб, вечно сырой, – разве что не зимой, когда стены и пол леденели, – поднимал листок как можно выше и приклеивал его на мокрый столб как хвалебное подношение Богу.

Конечно, как только тюремщики замечали листок, они тут же срывали его, читали, избивали Дмитрия и грозили ему расправой. Но он не прекращал.

Каждый день он вставал на заре и пел песню. Любой обрывок бумаги он заполнял Писанием и хвалой.

Так продолжалось год за годом. Охранники «ломали» его, а власти совершали с его семьей такое, о чем и невозможно говорить. Они даже попытались заставить его поверить в то, что его жену убили, а детей отдали в приют.

Они ядовито насмехались: «Нет у тебя больше дома. И семьи у тебя нет».

И Дмитрий «сломался». Он сказал Богу, что больше не может, и уступил охранникам: «Ваша взяла! Я подпишу любое признание. Я должен выйти отсюда и найти своих детей».

И они сказали: «Сегодня напишем твое признание, а ты завтра подпишешь и иди куда хочешь». После всех этих лет он должен был сделать только одно: поставить свое имя на документе, гласящем, что он не верит в Христа и что он – платный агент западных правительств, пытавшихся разрушить СССР. Только подпись над пунктирной линией – и его освободят.

Дмитрий повторил: «Завтра так завтра. Несите, подпишу!»

Ночью он в отчаянии сидел на нарах. Он сдался. И в то же время за тысячу километров от него вся семья – жена, дети и брат – ощутили через Духа Святого ту безысходность, что охватила Дмитрия в тюрьме. Близкие собрались вместе – именно в том доме, где сейчас слушал его историю я, – опустились на колени и громко взмолились о нем. Свершилось чудо, и Святой Дух Бога живого попустил Дмитрию услышать голоса его любимых, пока те молились.

Наутро, когда охранники с документами прошли в камеру, Дмитрий стоял, расправив плечи, и его лицо словно светилось. Он посмотрел на своих надзирателей и сказал: «Я ничего не подпишу!»

Охранники не поверили своим ушам. Они-то думали, что он забит и сломлен. «С чего это?» – потребовали ответа они.

Дмитрий улыбнулся и сказал: «Ночью Бог дал мне услышать голоса моих жены, детей и брата. Они молились за меня. Вы мне лгали! Теперь я знаю: моя жена жива и здорова, мои сыновья с ней и они все еще во Христе. И я ничего не подпишу!»

Гонители продолжили «ломать» его, лишь бы он замолчал, но Дмитрий был предан вере. В один из дней он был поражен особым даром из рук Божьих. На тюремном дворе он нашел целый лист бумаги. «И волей Божией, – сказал мне Дмитрий, – рядом лежал карандаш».