Безумие Божье. Путешествие по миру гонений

Ваши знакомые могут не понять, что вас преследовали ради Иисуса. Если вас арестуют за богослужение, причина ясна. Но может быть много мотивов для связи с иностранцем. Например, людям могут сказать, что вы хотели денег. Или люди могут подумать, что вы хотели эмигрировать. Они могут даже подумать, что вас вовлекли в какую-то политическую деятельность.

И как тогда Господу направить людей к Иисусу? Библия убеждает нас, что Бог может все что угодно обернуть к добру, но не думаю, что Он хочет награждать нас, когда мы сами затрудняем Ему это. Чему я на-учился в Сомали, так это желать того, чтобы ни мои слова, ни мои дела, ни моя работа не принесли никому страданий. Гонения из-за меня – это не гонения ради Иисуса. Навлекать страдания из-за меня, особенно если они стали следствием моих бездумных, невежественных или явно глупых решений или действий – это печально и никому не нужно. И это неправильно. Возможно, здесь даже кроется грех».

Казалось, им очень интересно, но еще они тревожились.

Сначала заговорила Лидия: «Я понимаю и ценю все ваши слова. В них есть смысл. Но Дэниел вам не сказал, почему мы пожелали принять этот риск. Мы никогда не скажем гостю: не приезжай. Мы просто не можем! И не сделаем этого!»

Я не был уверен, что правильно понял.

«Почему нет?»

«Потому что не оказать радушия гостю – это против всего, во что мы верим. Это против всего того, что мы есть!» Она продолжила объяснять, что гостеприимство – очень высокая ценность, одна из самых высоких в китайской культуре. Сказать кому-то «не приходи» – немыслимо. Любой китаец сочтет такое поведение и постыдным, и неправильным. Лидия пояснила: «Отказать в просьбе приезжему или гостю – неприемлемо!»

Внезапно я понял суть. Меня учили осознавать различные ценности в культурах и сообществах. Китайцы явно крайне ценили гостеприимство (равно как и арабы, да и вообще мусульмане). Неуважение к нему – глубочайшее оскорбление.

И меня осенило: это не уникально. Я вдруг понял, что думаю об уроках детства, о впечатлениях, вынесенных из жизни в Сомали, об историях, которыми со мной делились в России и Восточной Европе. Вот бы собрать их всех вместе в одно время! А можно ли перенести эти уроки и озарения из одной культуры в другую? Подозреваю, да.

Лидия говорила о важности гостеприимства, а я вспомнил об одном случае в Сомали – уроке насчет разных ценностей.

В Африке, южнее Сахары, отношения между людьми ценятся так высоко, что для многих племен они зачастую превыше искренности, которую многие выходцы из западных стран обычно ставят более высоко. Это может вызвать недопонимания, конфликты и даже трагедии. Африканец, не желая оскорбить, может солгать, затушевать правду, умолчать о важном. Может вообще ничего не сказать, если решит, что его слов кто-то не хочет слышать.

Когда так происходит, американец склонен видеть в африканце лжеца, недостойного доверия, или вообще человека, не имеющего понятий о нравственности. Однако африканец, возможно, сочтет, что придерживался важнейшей ценности своей культуры, явил достойный пример и заслуживает доверия. Для него осознанно произнести нечто такое, что может разрушить или испортить отношения, – намного хуже.

Я столкнулся с этим вскоре после того, как мы начали работать в Сомали. Мне требовался совет насчет безопасности, и попросил я его у недавно принятого на работу Омара Азиза. Я спросил, благоразумно ли мне пойти в определенный район города на встречу? Или там небезопасно и лучше отказаться от планов?

Омар сказал, что со мной все будет замечательно.

Я отправился, и уже приближался к назначенному месту, как вдруг начался обстрел. Палили и справа, и слева. Со всех ног я бросился обратно, и когда я добрался в наш укромный уголок и рассказал, что со мной произошло, другие сотрудники-сомалийцы сказали, что мне ни в коем случае не стоило ходить в ту часть города одному. «Все знают, это один из самых опасных районов Могадишо!»

Я был вне себя. Увидев Омара, я обвинил его, едва ли не сказав, что он послал меня на верную смерть. Я требовал ответить, почему он солгал и подверг меня такому риску.

На мои обвинения он полыхнул гневом – и тем поставил меня в тупик. Он верил, что полностью себя оправдал, когда сказал: «Я не так хорошо вас знаю, чтобы быть перед вами в долгу говорить правду!»

Для него искренность зарабатывалась отношениями и из них же проистекала. В моем воспитании искренность служила необходимой основой для построения любых отношений. Мы оба видели связь этих явлений, но представляли ее совершенно по-разному.

Как только мы поняли и приняли это различие в ценностях наших культур, мы начали осознавать, что оба желаем одного и того же. Омар хотел, чтобы отношения были тесными и достаточно близкими, чтобы выдержать самую суровую правду. Для меня искренность была почвой, на которой возрастают отношения.