Я был настолько поглощен историями, что никак не мог прекратить спрашивать себя: «Что я буду делать после того, как выслушаю эти поразительные свидетельства о силе Божьей?» Мое сердце исстрадалось по Сомали. «Да, это нужно там, в Сомали, – молился я безгласно. – Как же там нужна такая пламенная вера!
Ближе к концу того первого дня я испытал потрясение. За плечами у меня уже было девять долгих часов бесед и три невероятные истории. Главы церквей посовещались, и один на ломаном английском сказал: «Мы очень сожалеем, доктор Рипкен, но мы переговорили и решили, что больше не будем вот так беседовать с вами».
Мое сердце чуть не остановилось. Я был в смятении. «Но вы не можете… – залепетал я. – Я ведь так много от вас узнаю».
Слова подвели меня. Я пытался понять, что сделал не так, что оскорбило моих собеседников, какую бестактность я мог допустить? «Я очень сожалею, – сказал я, полагая, что мудрее всего извиниться и лишь потом говорить о проблеме, – но эти истории очень вдохновенны и важны. Разумеется, здесь есть и другие люди, с которыми я могу поговорить…» Я не собирался сдаваться вот так легко. Я просто не мог упустить эту возможность.
Представитель группы улыбнулся, обернулся к Дэвиду, выступавшему как переводчик, и обратился к нему. Тот улыбнулся в ответ и перевел: «Вы не понимаете. Они думают, эти беседы – очень хорошая вещь. Вы вытягиваете из них так много, так много деталей и впечатлений… они никогда раньше такого не слышали. Они думают, в них много пользы, и хотят беседовать вне комнаты, перед всей группой. Тогда послушать смогут все».
Они проводили меня наружу и усадили на возвышении. Один из глав кое-что рассказал группе о цели моей поездки и о том, почему беседы, которые мы проводили весь день, вдохновляют и служат для размышления, а еще о том, что руководители движения решили: послушать стоит каждому. (Дэвид шепотом перевел мне эти слова.)
Для первой беседы на людях глава церкви позвал двух братьев, недавно назначенных на руководящие должности после освобождения из тюрьмы, где те отбывали трехлетний срок за «религиозные преступления».
Там, в тихой комнате, я только-только выслушал три удивительных истории, и каждую будто взяли со страниц Книги Деяний. Но сейчас, перед лицом ста семидесяти свидетелей Божьих дел, я вдруг осознал, что не понимаю, о чем говорят эти двое. Прежде меня впечатляла мудрость и зрелость собеседников. Но эта пара разочаровала. Они не казались духовно зрелыми – а напротив, самыми поверхностными верующими из всех, кого я встречал в Китае.
Неловко признавать, но я быстро понял, что они – духовные неудачники. Казалось, они даже не знали, кем был Иисус. Мы поговорили минут десять, и я стал думать, как свернуть беседу. И то, что я поступил так на людях, было еще хуже. Это было унизительно. Я задал несколько бессмысленных вопросов и выпроводил обоих с площадки. Они побрели через толпу и сели под деревом в далеком углу фермы.
Затем мне достались брат с сестрой (он был пастором, она – странствующей проповедницей). К счастью, эта беседа пошла намного лучше, но не дотягивала до любой из тех, какие я провел в маленькой комнате. Опять разочарование!
Я тратил силы уже пятнадцать часов и был на грани. Закончив с братом и сестрой, я был готов на этом и завершить. Мне просто нужен был отдых. Я всех поблагодарил, сошел с помоста, но пока я шел в комнату, один из глав церкви подошел и спросил: «Куда же вы, доктор Рипкен?» Я нерешительно огляделся и сказал: «Ну… видимо, никуда».
Он продолжил: «Вы сегодня так много от нас узнали! А теперь ваша очередь. Мы хотим, чтобы
«Как это?» – спросил я.
«Ну, вы же учились в семинарии, так?»
Я кивнул.
«И вы путешествуете по миру и говорите с людьми о гонениях».
Я кивнул еще раз.
«Ну вот, – продолжил он. – Здесь сто семьдесят глав церквей. В основном – странствующие проповедники, основатели церквей и даже пасторы. Но лишь четверо из каждого десятка сидели в тюрьмах за веру. Не могли бы вы поделиться с нами тем, как это – готовиться к тюрьме? Что нужно сделать, чтобы быть готовым пострадать там за веру?»
Я всегда считал себя образованным человеком. Я годами учился и неплохо начитан. Но у меня никогда не было учебного курса по предмету подготовки к тюрьме. Я о таком и не слышал. Я молча, в отчаянии, взмолился: