Безумие на двоих

− Владик, присоединяйся, будем вместе вздыхать по этой ахинее в ящике. − Он коротко хохотнул, указывая на место рядом с собой похлопыванием ладони, я предпочёл расположиться в кресле.

Некоторое время мы действительно пытались присмотреться к увеселительным программам на плоском экране, но получалось  откровенно не очень.

− Лизкин муж занимается тем же самым, − вдруг выдал отец, неодобрительно мазнув взглядом по экрану.

− Ну да, в некотором роде, − согласился я, не понимая, к чему именно подводит разговор отец.

− И Лизу нашу в это втянул, − продолжал он.

− У неё хорошо получается, пап.

− А ведь и образование есть у обоих, − не унимался он, толком не посвящая меня в своё негодование.

− Это прибыльный бизнес, пап, и им обоим нравится то, чем они занимаются, − наконец вступился за сестру  и Толю.

− Так-то оно так, просто… а ну ладно, главное, что… нравится говоришь? − сбивчиво выразился он, прямо заглядывая мне в глаза.

− Ага, − подтвердил я, широко улыбаясь. − Не переживай за них.

− А как же Мира? − нежданный окат холодной водой действует не так эффективно, а этот простой вопрос отца оказался таким результативным.

Я в свою очередь не мог выговорить простые: «А что Мира?», − так туго застрявшие в горле, словно навсегда.

− Твоя младшая сестрёнка, − он говорил с усилием, было видно как он сглатывает, попутно прокручивая все воспоминания о Мире, каждое мгновение пролистывая тяготы, через которые ей уже пришлось пройти. И мне было больно о том, что думалось отцу, и о чём он умалчивал, не посвящая, хотя мои знания о жизни, душе и сердце сестры выросли до глобальных размеров. Но грудину скребло иное чувство неприязни к ещё только должному быть услышанным мною, только готовящемуся быть произнесённым отцом.

− Анатолий, всё же хороший парень, − казалось, он сменил тему, но первые раскаты грома уже прогремели, и отсветы молнии засверкали во вдруг потемневшем небосводе. − И любит Лизку, − я безэмоционально кивнул на очевидные слова, бывшие  лишь преддверием грозовых искр. − Я желал бы такого мужа и для младшей твоей сестры. Любящего, заботливого, мирящегося с её недостатками и болезнями, больше терпеливого, наверное, снисходительного к её болезной натуре.

И мне хотелось кричать, каждое выговоренное слово отдавалось не проходящей болью внутри, каждая открывшаяся рана в душе  была расцарапана  и теперь кровоточила черной слизью. Кулаки самопроизвольно сжались, тело моё скрючилось в подобие паралитического скелета старика, я начал задыхаться, как выброшенный в воду щенок, умеющий плавать, но безысходно страшащийся непобедимой стихии.

−… а она только балуется со своими картинками, да таскает тебя повсюду за собой, − последний гвоздь в непроницаемую крышку гроба, перекрывающей единственную возможность на спасительный вдох. − И тебе никакой личной жизни, и к сестре твоей не подступиться с таким вот вечным сателлитом. Ты бы поговорил с ней. Тебя она послушает.

Ещё один кивок, и слава Богу, отцу не кажется странным моё неожиданное молчание и беспрестанное кивание разрывающейся на части от бесконечного шума и боли головой.

− Я поговорю, − каким-то образом удаётся выговорить согласие на свой смертный приговор, и я в последний раз безропотно смиряюсь, скрываясь фальшивой улыбкой, а ноги поднимают обездвиженное мукой безмолвия тело и уносят прочь.

На лестнице сталкиваюсь с тётей Ниной, возвращающейся из Лизиной комнаты:

− Мира пригласила к нам Макса с Ингой, хочу им позвонить, − голос ровный, хотя я объясняюсь не с женой отца и даже не с матерью Мирославы, а скорее сам с собой, нуждаясь в существовании причины своего побега.

Женщина с доброй улыбкой отпускает меня наверх, слегка кивая в знак одобрения, и моё искусственное усилие выглядеть порядочным человеком в её глазах начинает угнетать меня с новой силой.

Истекло два часа пребывания меня в некоем подобии убежища, пора было спускаться вниз и с белозубой улыбкой смеяться над шутками папы и остальных. Даже во время телефонного разговора с Максом я не мог выбросить из головы слова отца, в который раз вонзившиеся в сердце заточенным  острием кинжала. Потирая потные ладони, и беспрестанно жмуря глаза, я пытаюсь избавиться от навалившейся усталости, солёная влага разъедает кожу рук и заставляет чувствовать себя грязным, ещё больше, чем я есть на самом деле, а оседающий в склярах песок делает взгляд мутным и полуслепым.

− Ну и как продвигается подготовка к встрече гостей? − бодро и весело прошумел мой голос, когда я вновь окунулся в кипящую приготовлениями кухню. Глаза Миры сразу метнулись в мою сторону, и прочитанное в них осязаемое облегчение вернуло мне чувство реальности наших отношений. Её любовь обрушилась на меня в мягкой мимолётной улыбке и в спешном жесте протирания рук о фартук, словно она торопилась ко мне. Так и было.

Я озабоченно схватил сестру за запястье, ещё влажное, невзирая на недавние мысли, на давешний разговор с отцом и собственный укор о возрастании моих ошибок, и потянул на себя: