Безумие на двоих

Отец непонимающе смотрел то на сестру, то на распаляющуюся в объяснениях невероятных возможностей, открывающихся для Миры с этой зарубежной выставкой Инну и не считал нужным вставить своё слово. Тётя Нина, Нина Максимовна с почти идентичным непониманием взирала только на дочь, словно та устроила какой-то новогодний розыгрыш в списке тех, что устраивала Лизка и не удосужилась предупредить мать заранее о месте, в котором нужно будет смеяться. Лизка внимательно слушала каждое слово Инны и относилась к  обсуждаемой поездке как к обсуждению отдыха в Турции или в лучшем случае на Мальдивы.

В этот момент разгорающейся во мне обиды на своих родных, не относящихся серьёзно к таланту Миры, хотя все присутствующие здесь так же присутствовали и на первом открытии выставки сестры и собственными глазами засвидетельствовали ажиотаж, вызванный её картинами, Анатолий твёрдо и с улыбкой поздравил Миру, высоко поднимая бокал:

− Поздравляю! Даже если ты ещё ничего не решила. − Я смотрел через стол на Лизиного мужа, до недавних пор чужого мне человека и был благодарен ему за его слова. Мимолётно наши взгляды встретились после окончания его фразы и пригубления им бокала с шампанским,  я улыбнулся ему, серьёзно и не мигая кивающему мне. Я отвернулся первым, страшась быть понятым до конца.

− Я обещаю подумать, Инна, −  Мира вздохнула, словно сдаваясь  напору этой женщины, но всегда несгибаемая она, я знал, не поменяет своего решения.

Ужин кончился, я выпил больше разрешённого самому себе с того раза видения ангела в образе сестры и таблетка принятая мной ранее составляла плохое сочетание с алкоголем. И единственное различие, которое я сделал между выпитым: коньяк действительно был отличным, поэтому он нагло попользовался моей благосклонностью.

Подарки остальных родных не вызывали такого бурного смеха, как Лизкины заграничные гостинцы, поэтому я не запомнил ничего, кроме момента, когда губы Миры коснулись моей щеки, вновь полыхающей огнём, потому что брови возлюбленной незамедлительно нахмурились, и её: «Спасибо», вышло полным тревоги. Я подарил ей новый мольберт (ножка старого зашаталась) и профессиональные краски (выбрал  с помощью Инны) и она была восторженна ровно до касания меня.

Я отмахнулся от её попытки во всеуслышание заявить, что мне нужно в постель, неслышным: «Шшш», едва удержавшись от прикосновения к её губам своими горячими пальцами, из-за этого слишком поспешно отправившись во двор для разжигания костра и приготовления фейерверков.

Позже ко мне присоединились Толя с Максом, ловчее меня разбирающимся с петардами, трезвым назвать себя я не мог даже с натяжкой. Из меня то и дело вырывались истерические смешки, тем не менее, вынуждавшие моих помощников присоединяться ко мне во избежание конфуза.

− Твоя сестра похорошела после отдыха, − вдруг заявил Макс, и мы с Толей удивлённо воззрились на парня. − Не Лиза! − поспешил исправиться заместитель, выдавив зык из моей груди.

− Мира? − грубо оборвал, нежели спросил я.

− Да. В последний раз, когда мы встречались с ней на фирме, она была худющей и бледной. А сейчас… − он как будто задумался.

− Сейчас? − подтолкнул его к ответу, опять же грубо, хорошо, что можно было списать ломку в голосе на выпитый алкоголь, хотя морозный воздух и этот разговор  начинали отрезвлять туман в голове.

− Она похорошела и расцвела. Вот, − на одном дыхании выдал парень, откровенно напрашиваясь на мой кулак.

Но мне нельзя. Больно. От этого.

− Не забывайся, Макс, она − моя младшая сестра. − Сухо, грубо, жёстко и жестоко, плевать, ответил и прекратил его дальнейшие поползновения в дискуссионных способностях.

В полночь, укутав Миру в плед, обводя взглядом родных и приглашённых гостей, так и не сумевший протрезветь полностью (не знаю, причиной тому выдержка коньяка или моя повышенная температура) я застыл за спиной любимой, только, что не утыкаясь подбородком в притягивающую его макушку моей девочки.

Поленья в костре издавали чарующий скрип и треск и привлекали взгляд, все ёжились в молчании недостаточно тепло одетые для поджигания фитилей фейерверков в снежную, пусть и новогоднюю ночь.

Удивительно, но Лиза тихонько переговаривалась с Толей, и их разговор оставался неслышным для остальных, тётя Нина стояла в обнимку с отцом, рисуя ту же картину многолетнего семейного счастья, что и в прошлом году,  замешанного на взаимопонимании и любви. Макс держался чуть поодаль от костра, прищурившись и игнорируя исходивший от огня жар, Инна скрестила на груди руки и наоборот  была ближе всех к трескучим веткам и дальше остальных от Макса, кажется такими и должны быть брат и сестра.