Безумие в моей крови

— Извольте показать мне ваш язык, Ваше Высочество.

Я послушалась. Видимо на моем языке было нечто крамольное, так как он состроил неприязненную мину и начал пощипывать мои запястья. Потом, прижав к моей груди большую деревянную трубку, он попросил:

— Соизвольте дышать.

— Хорошо, — прохрипела я.

Он отшатнулся.

— Вы хрипите! — Лекарь ткнул в меня обвиняющим пальцем.

— Да, — я попыталась откашляться. — У меня болит горло, и сел голос.

Убрав трубку в карман и вернув одеяло на место, лекарь недовольно покачал головой.

— Ну что ж, Ваше Высочество, опять вы взялись за старое! — Он распахнул дверь, впуская посетителей в мою спальню.

Я была слишком слаба, чтобы ненавидеть его. Зажмурив глаза, я натянула одеяло до носа и попыталась отвлечься от происходящего.

— Горло человека — всего лишь канал для выражения мыслей и чувств, — гнусаво начал лекарь, обращаясь к набившимся в комнату обитателям замка. Ее Высочество Вивиан Риссольди скрывает свои чувства, и она наказана болями в горле. Ей должно быть очевидно, что именно следует сделать, чтобы восстановить баланс.

— А может ей налить горячего чаю, господин лекарь? — робко спросила служанка.

— Никакого чая ей не требуется. Ей станет легче, когда она станет честна с окружающими, — категорически заявил лекарь.

Я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть. Надо же, впервые за эти годы я была готова признать, что в словах этого шарлатана может таиться доля правды. Во мне накопилось слишком много чувств, слишком много слов. То, что я выкрикнула с окторатума Лиивиты, было лишь малой долей всего того многословия, которое то и дело норовило вырваться наружу.

Я знала, что присутствующие смотрели на меня, надеясь на ответ, и поэтому притворилась спящей. Не дождавшись моей реакции, они разочарованно высыпали обратно в коридор.

Я позволила себе проваляться в постели еще два дня. Как всегда, лекарь был неправ: я выздоровела несмотря на его обидные умозаключения. Потом я заставила себя встать, принять ванну и задуматься о будущем. Особых причин для оптимизма у меня не было, однако я рассудила, что хуже мне стать уже не может.

К сожалению, я ошиблась. В ту ночь ко мне пришло безумие.

* * *

Я проснулась от ощущения, что кто-то трясет меня за плечо. Вокруг висела сочная ночная тишина, не прерываемая ничем, кроме моего поверхностного дыхания. На вопрос "Кто здесь?" ответа не последовало. Опасливо выбравшись из постели, я зажгла свечу и тут же закричала от ужаса и упала на колени, схватившись за лицо. Не успев разгореться, свеча скатилась со стола, погружая меня в липкую темень.

Дверь распахнулась, разорвав тьму полукругом желтого света, и вбежавший в спальню стражник склонился надо мной. От него пахло усталостью и страхом.

— Что с вами, Ваше Высочество? — Он сонно оглядывался по сторонам, держа наготове нож.

Не отнимая рук от лица, я невнятно пробурчала: — Ничего плохого не случилось, ступайте. Я шла в ванную комнату и… ударилась.

Он неохотно удалился, и, услышав хлопок двери, я опустила руки и снова зажгла свечу. По полю зрения расползались черные, округлые пятна. Они наслаивались друг на друга, множились, скрывая от меня окружающую действительность. Став на четвереньки, я тяжело дышала, дрожа от ужаса. Холодный пот стекал по моей спине, пропитывая тонкую сорочку. Я догадывалась, что предвещали эти пятна, хотя мне и не рассказывали о том, как именно проявится начало безумия. Почему же оно началось именно сейчас, когда я обессилела и признала поражение? Какой бессмысленный вопрос.

Внезапно мне показалось важным запечатлеть происходящее со мной на бумаге. Зачем? Не знаю. Надеялась ли я, что, вылившись на бумагу, эти пятна исчезнут их моих глаз и никогда не вернутся? Собиралась ли я показать их кому-то, чтобы убедиться, что они — всего лишь часть моего сна?

Накинув шаль, я вышла в коридор, умудрилась улыбнуться стражникам и попросить их оставаться на месте. Дойдя до своего кабинета, я сняла со стены потухший масляный факел, зажгла свечи и достала толстый лист пергамента, который мы использовали для официальных посланий. Наклонив факел, я наблюдала, как густые капли черного, сгоревшего масла падали на пергамент и сливались друг с другом, становясь похожими на гроздья винограда. Горький запах заполнил мои ноздри, и я получила от этого странное удовлетворение.

Между тем, пятна не исчезали. Теперь уже чернота заполнила почти все поле зрения, и я, все еще держа в руке потухший факел, вслепую опустилась в кресло. Это оказалось очень вовремя, так как перед моими глазами понеслись полосы яркого фиолетового света, оставляя за собой мириады искр. Когда поток остановился, черные капли начали исчезать так же быстро, как и появились. Маленькими запятыми, они крутились на месте, потом уносились куда-то за пределы моего зрения, подхваченные фиолетовыми линиями. В ушах зазвенели странные переливы. Это настолько отвлекло меня, что, когда я почувствовала прикосновение к своей руке, то закричала в голос.

— Отдай мне факел, ты его уронишь.