Читаем Безумия любви (СИ) полностью

В ночь перед турниром Гай не мог уснуть. Он ворочался, страдая от духоты, проклинал знойное лето и слуг, которые не сняли полог. Сбросив камизу, он нагим метался по мокрой от пота постели. Успокоения не находило ни измученное тело, ни томящееся тревогой сердце.

«Я приду, Гай!» — снова и снова раздавалось в затуманенном сознании. Мерещились чужие властные губы на губах, сильные руки на плечах, и это срывало последние оковы сдержанности.

— Отстань… — едва слышно пробормотал Гай и против воли скользнул ладонью вниз, обхватил наполовину вставший член. Тянущая темная жажда с каждым движением превращалась в сладостную судорогу. Представить, что это рот Локсли, мягкий и влажный, его горячий язык, представить, что это он там, внизу… Гай закусил край подушки, чтобы заглушить стон, царапал свободной рукой покрывала и волчьи шкуры. От сумасшедшего болезненного наслаждения мутилось в голове, а в груди разливалась омерзительная легкость. Потом было ощущение бесконечного взлета и безумного падения, а много позже — липкая теплая влага на животе, он нащупал её дрожащими пальцами.


Звяканье кандалов выдернуло Гая из оцепенения. Он одолел оставшиеся ступени и вставил факел в держатель. Вытер вспотевшие ладони о бедра.

— Ты всё-таки явился, — ледяной тон давался ценой неимоверных усилий.

— Да ты в бешенстве! — Робин криво усмехнулся, дернул плечом. — Что, хочешь меня убить?

Гай скрипнул зубами.

— Не имеет значения, что я хочу, — он опустился на колено и, сжав подбородок пленника, заставил его поднять голову. — Ну, почему? Почему ты пришел, Робин?

Теперь в его голосе была такая боль и тоска, что улыбка сползла с губ Локсли. Гай смотрел в темные глаза, и часть его души безвозвратно тонула в этой шальной мгле.

— Я же тебя предупреждал, — пробормотал он, поднимаясь и расстегивая пояс. Чтобы избавиться от искушения, победить грех, нужно ему поддаться. Гисборн швырнул пояс на солому. Сейчас проклятый демон получит сполна.

— И что ты сделаешь? — прошептал Робин, облизнув губы. — Что сделаешь, Гай?

Тот не ответил. Сжав цепь, которой были скованы руки разбойника, он грубым рывком вздернул его на ноги, развернул спиной. Но неожиданно для самого себя уткнулся горящим лицом ему между лопаток. Робин сдавленно охнул и внезапно подался к нему.

— Так вот зачем ты пришел? — нервно засмеялся Гай. Рука невольно скользнула Робину на грудь, он даже через одежду почувствовал, как напряглись под ладонью литые мышцы. Эта его мощь, прекрасная и притягательная… Какая ирония: единственный, кого он готов признать равным, и с кем мог бы позволить себе проявить слабость — враг. Гай горько улыбнулся.

— Нет, — глухо отозвался Робин. — Я пришел, чтобы увидеть тебя. Дышать без тебя не могу, будь ты проклят!

У Гая потемнело в глазах.

— Чего ты хочешь? — он, уже не в силах сдерживаться, потерся членом о зад Локсли, опустил руку к его промежности, накрыл внушительную выпуклость.

Тот судорожно вздохнул.

— Ну, говори, — ещё движение.

В ответ новый хриплый вздох.

— Говори!

— Тебя, Гай, тебя я хочу, понял? — наконец простонал Робин.

Гай провел языком по пересохшим губам. Мысли путались. Он помедлил, стараясь унять колотившееся сердце, затем выпустил Робина и решительно притянул уже лицом к себе. Поцелуй был осторожным, почти невесомым. Они едва касались друг друга приоткрытыми ртами, смешивая дыхание, заново пробуя на вкус.

— Черт, какой же ты красивый… — Робин пробрался пальцами Гаю под котту, растянул завязки на штанах и сжал твердую плоть. Потом медленно провел дрожащей ладонью от мошонки до головки, осторожно оттянул большим пальцем нежную кожу. Гай задохнулся от этой откровенной ласки, вцепился ему в плечи и, уже ничего не соображая, запрокинул голову. Робин прикусил ему кожу на горле и сильнее обхватил горячий ствол, задвигал рукой резко и быстро. Зажмурившись, Гай подавался ему навстречу, а Робин стонал сквозь зубы и терся возбужденным членом о его бедро. Никого в жизни Гисборн не целовал так, как своего врага, и тот отвечал столь же исступленно.

— Робин, Робин… — выдохнул он, изливаясь в его ладонь, и почти сразу же Локсли вздрогнул всем телом, кончая следом.

Гай уронил голову ему на плечо, с трудом переводя дыхание. Робин на несколько долгих мгновений прижался губами к мокрой от пота шее, гладя закаменевшую спину. Наконец, он вытер ладонь об узорчатую ткань котты и заставил себя отстраниться.

— А теперь уходи, — велел Робин, глядя в серо-синие глаза, еще подернутые дымкой наслаждения. — Увидимся завтра, на площади. Хочу, чтобы ты был одет, как сейчас.

Гай молча поднялся, оправил одежду, выдернул факел из держателя и вышел, не оглядываясь. Но если бы он все же обернулся, то увидел бы, с каким отчаянием смотрит ему вслед Робин.


========== Часть IV. Безумие ==========


Любовь — недуг. Моя душа больна

Томительной, неутолимой жаждой.

Того же яда требует она,

Который отравил ее однажды.

Мой разум-врач любовь мою лечил.

Она отвергла травы и коренья,

И бедный лекарь выбился из сил

И нас покинул, потеряв терпенье.

Отныне мой недуг неизлечим.

Душа ни в чем покоя не находит.

Покинутые разумом моим,

Перейти на страницу:

Похожие книги

1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное