Безумная тоска

Что же это было? Сознание не спешило следовать за телом. Полсекунды, секунда привычного времени, заключавшие в себе бесконечность, нарастание интермедий, немыслимое очищение, где исчезаешь спустя полсекунды… Она не скучала ни по песку, ни по волнам на океанском побережье, ни по лучам света, что пробивались свкозь кроны лесов. Пряному осеннему воздуху. Лицам детей. Потребности любить, приливу наслаждения. Чувственной любви, голоду, боли, облегчению; вкусу кофе, свежего лайма или спелых августовских томатов, мелкой римской клубнике в июне, мириаде оттенков цвета. Теперь все было в ней, все виделось в идеальном свете – не нужно было скучать по чему-то, все было здесь. Все вмещал в себя всего один миг, бесконечный миг, и «здесь» значило «там» и «везде». Тысяча лет или один только день… Она все еще чувствовала вожделение, хоть в нем и не было нужды. Было ли правдой то, что на самом деле никто не любил ее по-настоящему? Нет, не было, и это было очевидно – очевидно, что ее любили бесконечной, особенной любовью, и то были проявления одной и той же любви, как любые два слова – проявлениями одного и того же языка. Ее любили до начала времен и любили в ее времени. Она видела своего брата – совершенно сломленного. Он любил ее. Думал о ней каждый день, конечно, думал и все еще думает. Где-то на юго-западе, в городе под безжалостным палящим полуденным солнцем, сгорая от стыда и бессмысленного ощущения собственной никчемности. Бессмысленного, так как в чем нужно было преуспеть, чтобы прикоснуться ко всему этому или что-то изменить? Она видела Джорджа, который любил ее, наконец признался ей в этом, доказал это, пусть даже неловко – на самом деле он любил ее всегда – он бродил там, среди дыма и пепла. Она видела его тоску и горе. Тоску, тоску, что влачится за людьми час за часом, день за днем. Горе, чувство утраты и беспросветной надежды – она видела это в нем, и в своем сломленном брате, и в своих слепых, невежественно упрямых родителях – но в ней самой тоски больше не было. В ее настоящем было все, все было известно, тосковать было не о чем, все было здесь, сейчас, всегда: состояние непреложной очевидности. И этот миг никогда не уступит место следующему, предсказуемому мгновению – а потому тоска была невозможной. Она видела всю тоску мира, как звездную ленту, как полосу обломков кораблекрушения, что ширилась на пляшущих морских волнах, страдание, что росло, как луна, стремясь к неразличимому горизонту: бесконечную тоску человечества, с которой можно было бы покончить навсегда. Но никто из них не знал как.