Безумная тоска

Джордж наблюдал за тем, как директора по маркетингу и рекламе записывают каждое слово. Кое-кто писал на айпадах маленькими стилусами, похожими на гвозди колониальной эпохи.

Когда собрание закончилось, Джордж взял Кэтрин под руку и повел в кабинет Берка.

Направлявшийся к столу Берк обернулся.

– Вот, – сказал Джордж. – Она меня заменит. Я тебе больше не нужен.

– По сути, ты прав, – сказал Берк. – Нам остается обсудить некоторые детали, не так ли?

– Я могу выйти, – сказала Кэтрин. Было видно, что ей действительно хотелось выйти.

– Нет, останься, – сказал Джордж.

– Остались детали, – повторил Берк.

– Деталями пусть юристы занимаются, – отрезал Джордж. – Я хочу ненадолго свалить в Мексику.

– Ты и Мексика, – протянул Берк. – Ты и Мексика – все равно что жирдяй в попытке соблазнить чирлидершу.

– Юристы, – повторил Джордж и оставил их общаться дальше наедине. Как только ее повысят, Берк захочет ее трахнуть. Надо будет ее предупредить.

Он в самом деле улетел в Мексику. Едва не купил себе дом на тихоокеанском побережье: в эллинге бы хватило места для превосходного деревянного шлюпа, который он присмотрел на распродаже в Бока-дель-Сьело. Он вернулся в Нью-Йорк и снова, в порыве отчаяния, связался по скайпу с Клариссой. После нескольких месяцев долгих разговоров он полетел в Женеву, куда она переехала по работе: неправительственная организация, помощь беженцам в Центральной Африке. Он говорил ей, что любит ее и нуждается в ней. Что поможет вырастить ребенка, так как знает, что она хочет детей, даже несмотря на то, что был уже далеко не молод – ему уже было пятьдесят шесть, осенью исполнится пятьдесят семь – для него это не имело значения. Она встречалась кое с кем. Была в него влюблена. Влюблена в определенном смысле, как в эротический объект. Она призналась, что не видит будущего в тех отношениях. Они говорили по скайпу. Часами. Проявив предусмотрительность, она позволила себя навестить. Сейчас она спала.

Джордж пытался заснуть, но не мог. Он поднялся с постели и сел за обеденный стол, в ее квартире было темно. Европейский лофт, единое пространство в виде буквы L. Луна взошла со стороны Франции, на юго-востоке, над левым склоном горы; рождаться всегда нелегко. Но она сумела выскользнуть на небо, и, наблюдая за ней в течение последнего часа, он попеременно видел в ней нечто символическое, историческое, божественное и земное. Какое-то время она светила над городом, а затем, почти пламенея, скрылась за черным облаком. Было чуть больше трех часов ночи.

Он сидел в ее квартире – простой и элегантной, неподалеку от аэропорта, где селился средний класс, несколько удивительно, но она могла себе позволить что угодно, даже особняк в старом городе, если бы захотела, – сидел за ее столом у широкого окна с видом на низкие горы, наблюдая разворачивавшуюся в небе космическую драму. Гора, что была выше, Мон-Салев, виднелась справа. Почти всю ночь я читаю и зимой отправляюсь на юг[152].

Он любил Европу – крепкой любовью, но почти всегда на расстоянии – он никогда не был свободным, он всю жизнь провел в цепях. И вот, здесь и сейчас, он осознал невыносимое. Сзади с кровати слышалось ее шумное дыхание, она тихонько храпела, еле слышно, как младенец, изредка двигаясь во сне. Он слышал каждое движение, отчасти надеясь, что не разбудил ее, а отчасти на то, что она все же проснется и сядет с ним рядом, и он снова ощутит мучительную сладость ее близости.

Он наблюдал за небом: луна переживала второе рождение, явившись из тяжкого черного облака, она побелела и успокоилась, перестала быть жалостливой, охладела. Глаза фиксировали эти перемены, передавая систему образов в мозг.

Его сны: безумные, горячечные сны. Ему снилось, что ее новый любовник изобличил его на страницах «Нью-Йорк таймс», что было абсурдным, почти невероятным – тот был полуграмотным, а на страницах журналов иногда появлялся сам Джордж. Он понимал, что подобный символический поворот событий был плодом его сна. Ему снилось, что она была его (Джорджа) женой, что устроила вечеринку и была недовольна закусками. Он пытался запоминать кодовые слова, чтобы потом вспомнить, что видел во сне, но помнил не все: кипящее масло: она стояла у фритюрницы в ресторане и жутко злилась, когда опускала корзину и масло из жарочной корзины попадало на ее одежду. Он работал в другой части кухни, но мог ее видеть, хотел сказать ей, чтобы она отошла подальше, опускала корзину с едой чуть медленнее, чтобы надела фартук… Но он был слишком занят, не мог никуда отойти, не мог ничего сказать ей: просто наблюдал, как она кипит от бессильной злобы.

Скала? Видел ли он скалу? Босые ступни, цепляющиеся за влажные скалы? Он не мог вспомнить, что именно видел.