Безумная тоска

В понедельник утром он должен был улететь. В отеле «Splendide Royal» в Лугано у них с Клариссой был секс – короткий, скомканный. Сперва они выпили в баре с видом на озеро, вышли из отеля, чтобы поужинать, зашли туда, где им понравилось, на площади между торговым кварталом и озером. Ужин был великолепным. Стоял конец апреля, и туристов здесь было немного. Путь обратно в отель был долгим: у него разболелось колено, как иногда случалось с тех пор, как он порвал связку на беговой тренировке два года назад; он хромал и чувствовал, что ее это раздражает. На следующий день они позавтракали в большой столовой, разглядывая остальных постояльцев – вид у некоторых был пугающий, абсолютно безумный – взять хотя бы двух здоровенных угрюмых американцев, которых сперва он даже не причислял к таковым, так как американцы на отдыхе обычно походили на тупой скот, одетый в шорты и рубашки в полосочку. Потом они поехали в Беллинцону. Ее оштрафовали за превышение скорости, второй раз за поездку (каждый в сотню швейцарских франков), о чем они узнали позже, когда ей пришло письмо – механизм был налажен, все-таки это была Швейцария. Ланч в Беллинцоне был прекрасен, неожиданно идеален, прекрасен в том смысле, что ты осознавал, как прекрасен миг, в котором ты пребываешь сейчас, и знал, что он навеки принадлежит тебе. И он в самом деле оставался твоим. Феттучини с артишоками. Легкий, свежий томатный соус с мякотью артишока. Вино. Ресторан по соседству с маленькой пьяццей, где они оставили машину, семьи на воскресном обеде. В брошюре с парой иллюстраций он увидел, что неподалеку есть церковь с фресками – Санта-Мария-делле-Грацие, – не особенно впечатляющая и малоизвестная, но выглядела она куда интересней бесконечных замков, где европейцы отсиживались в перерыве между осыпанием друг друга стрелами и забиванием шипастыми дубинами. Самая смертоносная раса на планете, эти европейцы: если уж они этим и занялись, то ничто их не остановит. Итак, церковь и в самом деле впечатляла куда больше всех окрестных замков, особенно задний придел на северной стороне, один из полудюжины, возвышавшихся по обеим сторонам апсиды, так как несколько лет назад здесь случился пожар, и в этом приделе водой размыло все фрески – кто-то счел бы это трагедией, – осталась лишь голая штукатурка с поблекшими следами гари и размытыми следами изображений, призрачные фигуры тянулись к нему, смотрели на него или куда-то вверх, некоторые сцены совершенно стерлись. Иные были едва различимы: пустые глазницы, как у живых мертвецов – все походило на коллективную память о горе и радости. Эти тени искусства, эти призраки были прекрасней всего, что сохранилось в этой церкви. Он помолился – и шутки ради предложил ей потрахаться за одним из алтарей, так как в церкви уже прошла последняя месса и никого не было – он тихо помолился за нее, за себя, за них. Она хотела ребенка. Он помолился и за это. Днем они уехали обратно в Женеву, заблудились в поисках выезда на шоссе, оказавшись на однопутной дороге через Альпы – буквально однополосной, так что на каждом крутом повороте, которых было множество на этих подъемах и спусках, приходилось останавливаться и тихо ползти вперед, чтобы не просмотреть встречный автомобиль и не врезаться в него. За рулем была она, и ей приходилось несладко – он же смотрел в окно на горные хребты и ущелья, где на воде, листве и камнях играли десятки пестрых оттенков света. Здесь все дышало чем-то неземным. В сумерках они добрались до Монтре, остановились, чтобы поужинать – еще один превосходный ужин, – и она выпила треть литра вина, а потом, шатаясь и обнимая его, шла с ним к машине. Он вез их в Женеву, терзая коробку и сцепление, бдительно следил за ярким светом и коварными отражениями ночи и вселенной. В ту ночь он не спал.

Утро понедельника: аэропорт. Ее лицо, когда она уходила: она торопливо обняла его, некрепко, мягко и ласково. Впрочем, она была рада, что он улетал. На ее лице и особенно в ее глазах отражалось сложное смешение грусти, сожаления и больше всего – необходимости. Она поцеловала его, и он улыбнулся ей, жизнерадостно сказал ей: «Не скучай, девочка!» Подразумевая, что скучать с тем, другим, ей не придется. Она пролезла под ленточным заграждением и направилась к выходу. Может быть, даже обернулась, чтобы помахать ему на прощанье, но он этого не видел, решив смотреть в другую сторону. Он не давал воли чувствам, не чувствовал грызущей боли внутри, пока не взошел на борт самолета, не уложил чемоданы и не занял свое место, лишь тогда подумав о том, что, вероятно, в ту же ночь она забеременеет от того строителя с неполной занятостью, что ее трахал.

Полет длился целую вечность. Часы на дисплее показывали, что в Женеве уже четыре часа, а он еще летел над Ньюфаундлендом. Мысленно он видел, как проходит ее день без него.