Безумная тоска

– Очень хорошо. Не в том смысле, что ты мертв или умираешь, но в тебе много… воды. Океан. Ходишь под парусом?

– Было дело.

– Долго?

– Ну да, что-то вроде работы. Работал на лодках. Собственно, на марине.

– И снова будешь, – сказала она. Тихо и быстро. Взглянула ему в глаза, но уже по-другому.

– Что еще?

– Ты будешь богатым.

– Сомневаюсь.

Она проигнорировала его, не отрывая взгляда.

– Я вижу грусть.

– Так про каждого можно сказать, разве нет?

– У тебя ее больше.

– Ну ладно. Она связана с прошлым? То есть я грущу по прошлому или в будущем?

– И так, и так.

– Еще лучше. А еще что?

– Скоро в твоей жизни появится человек. Не могу разглядеть его. Высокий. Сплошные «бэ».

– Баксы? Богатство?

– Нет, буквы.

– Хм, – задумчиво протянул он.

– Это все. – Она отняла руки. Ему сразу захотелось снова ощутить ее прикосновение.

– Все? Я стану грустным богатым мужиком с яхт-шоу? С другим мужиком на букву «Б»?

– Можно и что-нибудь хорошее о тебе сказать: ты добрый, ты сильный.

– Это мне нравится.

– Но по большому счету быть тебе богатым грустным мужиком с яхт-шоу, – сказала она и рассмеялась. С тех пор она так его и называла.

В тот вечер ярмарка закрылась в одиннадцать.

– Спокойной ночи, богатый грустный мужик.

– Спокойной ночи, цыганка-шарлатанка.

Потом она рассказала ему, что в шкафу семейных скелетов действительно затесалась цыганка: прадед отца женился на ней, и вся баварская родня закатила небывалый скандал.

Вечером она вновь покинула шатер, но уже не сидела на стуле, а стояла рядом – подвела глаза, накрасила губы, собрала волосы узлом и теперь пребывала в образе чужестранки, привлекая вечернюю толпу, слегка покачивая бедрами в свободно струившейся юбке.

«Долбилка» несколько раз подряд работала на полную, дети выходили с платформы, и рядом сразу же выстраивалась новая очередь. Он придвинулся чуть ближе к девушке, сказав:

– Может, сходим куда-нибудь, выпьем или по кофе возьмем?

– Я есть хочу. Я имею в виду, за ужин я заплачу сама, я не хочу, чтобы ты сводил меня поужинать – просто не знаю, куда можно сходить. Если я проголодаюсь и у меня не будет возможности поесть, со мной лучше не связываться.

Когда все закрылось и все билеты были обналичены, они пересекли Шестую авеню на углу с Третьей Западной. Здесь, на углу 3-й Западной-стрит, были спортплощадки 4-й Западной – местная аномалия, связанная с тем, что здесь же была станция подземки «Четвертая Западная-стрит», выходившая на 3-ю Западную и на Уэйверли двумя кварталами севернее (тот выход был помечен, как «8-я Западная»), но никак не на Четвертую Западную. Или Восьмую. Такова была логика Нью-Йорка.

– Всегда было интересно, почему так, – сказала она.

Он ей объяснил.

– Теперь понятнее?

– Ничуть.

– Суть в том, – пояснил Джордж, – чтобы у тех, кто не местный, мозги встали набекрень. С дорожными знаками то же самое. Совершенно необъяснимо.

Здесь была полноценная уменьшенная копия настоящей баскетбольной площадки, где за высокой проволочной сеткой всегда кто-то играл; все освещали два прожектора на втором этаже стоявшего сзади здания и фонари Шестой авеню и Третьей Западной. Света как раз хватало, чтобы играть в полдвенадцатого. Если бы мяч был темно-коричневым, а не ярко-оранжевым, то у игроков определенно были бы проблемы. Сейчас, как и всегда, здесь шла напряженная, быстрая игра, и Джордж с Мариной остановились у забора, чтобы понаблюдать за ней. Джордж подумал, что так поступил бы всякий прохожий, но все было как раз наоборот, и люди проходили мимо, едва окинув площадку взглядом.

Они вцепились в забор и смотрели; все игроки были черными, голые торсы лоснились от пота, лишь один, постарше и с пузом, был в серой футболке-безрукавке, как у физкультурника. Он завладел мячом, на что Марина заметила:

– Смотри, он сейчас чистый дальний выдаст. Все старые толстяки так делают.

Бросок: мяч влетел в кольцо, даже не коснувшись его.

– Я же говорила.

– Говорила.

Она прикурила «Винстон 100». Слишком уж длинные для ее личика.

– Наверное, он пасует быстро и точно, – сказала она. – Еще один полезный навык для стариков.

Еще пара игровых моментов – и он передал пас. Точный и мощный, как выстрел, но его напарник все же сумел его принять.

– Есть, – сказал Джордж.

Марина продолжала курить, пальцы свободной руки все еще цеплялись за проволочную сетку.

– О боже, – сказала она.

– Что такое?

– Потом скажу. Пойдем поедим.

Они прошли от Шестой Восточной до Второй авеню. У «Киева»[83] Марина сказала:

– Хочу кнейдлах[84].

– В тебе что, и еврейская кровь есть?

– А для тебя это важно?

– Я просто спросил. Это как заглянуть в твой шкафчик с лекарствами на вечеринке. Обычное дело. Посмотреть, что к чему.

– Для этого рановато. Мы всего двенадцать часов как знакомы.