Безумный лес

Я отослал его домой. И вовремя. Ходжа Ойгун уже входил во двор Селима Решита, а за ним, толпой, почти все остальные жители села. Они направились к дому старосты. Хозяин ожидал их на пороге, низко кланяясь и приглашая войти. Кому не хватило места в доме — а таких оказалось большинство — столпились у дверей и окон. Омир вытащил из-под навеса несколько новых циновок, свернутых трубкой, взвалил на спину и дотащил до утрамбованной влажной площадки. Там он расстелил их так, чтобы тень от акаций, хотя бы редкая, падала прямо на них. Две циновки он постелил чуть поодаль, прямо в пыли на солнцепеке. Жемал сказал мне:

— Теперь Урпата раздевают догола, а потом наденут на него новую рубаху, широкую и длинную до пят.

— А после этого?

— После этого ходжа запоет себе под нос молитву, а когда кончит, протянет ему кинжал.

— И тогда?

— Сделает обрезание.

— Бритвой?

— Нет. Щепкой тростника.

— И это действительно больно?

— Больно. Ужас как больно.

Через некоторое время мы услышали, как ходжа запел. Его молитва походила на тихую, заунывную, протяжную песню, от которой клонило в сон. Татары, молодые и старые, как те, кому удалось пройти внутрь, так и те, что теснились у окон и дверей, подтягивали. Понемногу пение перешло в бормотание, а потом и вовсе смолкло. Староста вышел из дома вместе с ходжой и остальными гостями. Все расселись на циновках. Рядом со старостой уселся ходжа, а возле ходжи те из татар, которые, получив приглашение, с самого раннего утра понаехали в Сорг из других сел.

Кевил разложил над огнем шампуры с жирным мясом и поручил их заботам Жемала. Расстелил между рядами гостей длинные холщовые салфетки. После этого вынул из печи хлебцы и высыпал горячими на салфетки. Воздух наполнился ароматом поджаристого печеного хлеба. У татар под чалмами и фесками затрепетали ноздри. Староста нетерпеливо хлопнул в ладоши. Кевил попросил его чуточку потерпеть. К этому моменту огонь около горшков окончательно сник. Пропал и дым. Слышалось лишь шипенье жирного мяса, жарившегося на большом огне. Круглые капли жира скатывались в раскаленные уголья. Скоро сильный дух жареного мяса перебил запах печеного хлеба. Кевил подозвал меня. Заодно подозвал и Омира.

— Принесите вдвоем корзину с рыбой.

Я спросил:

— А где ее поставить?

— Поставьте возле хозяина дома.

Мы с Омиром взяли корзину. Староста пододвинул ее ходже. Ходжа Ойгун выбрал себе несколько жареных рыбин и передал корзину дальше. Так корзина переходила из рук в руки, пока не обошла весь стол. Когда она снова очутилась перед Селимом Решитом, в ней почти ничего не оставалось. Хозяин тоже взял себе несколько рыбин. Потом приказал мне:

— Отнеси, что осталось, детям.

На циновках, что лежали в пыли на солнцепеке, сидели дети — дружки Урпата по играм, его двоюродные братья из Сорга и из других татарских сел. Они набросились на корзину, и каждый ухватил, что сумел, в начавшейся давке. Многим ничего не досталось. Им пришлось довольствоваться запахом.

Татары ели рыбу безо всего. Лишь немногие прикасались к хлебу. Ели не торопясь, со смаком, выбирая кости и укладывая их перед собой.

С рыбой было покончено. Гости облизали и обсосали пальцы. Повар Кевил снова подозвал нас:

— Теперь, молодцы, настала очередь риса. Пора разносить почтенным гостям миски. Смотрите, не суньте пальцы внутрь, обожжетесь.

Большой деревянной поварешкой он с верхом наполнил каждую миску. Мы брали по две горячие миски и относили гостям. Как мы ни остерегались, пальцы то и дело попадали в рис, откуда торчали большие куски бараньего мяса, настолько разварившегося, что оно должно было таять во рту. Мы обносили гостей по очереди, начиная с ходжи, старосты и самых старых татар и кончая ребятишками. Кевил велел раздать гостям и ложки. Кое-где перед гостями было положено и по ножу, но ни к ложкам, ни к ножам никто не прикоснулся. Гости, все как один, обошлись собственными пальцами. На дворе появились пятеро турок, которые вскинули к губам свои старые латунные трубы и начали наигрывать что-то невообразимо дикое. Татары насторожились, пригладили бороды.

— Музыканты!.. Музыканты пришли!..

Селим Решит подал знак замолчать. Турки умолкли. Они были в лохмотьях, грязные и обросшие. От пыли одежда на них побелела. Дорога по жаре разморила их, они были мокры от пота.

Хозяин поднялся, подошел к ним и начал бранить. Турки мямлили что-то в ответ. Я спросил Жемала, что произошло.

— Турки пришли с опозданием, и Селим Решит ругается, грозится к концу праздника наказать их.

— Как он может их наказать?

— Я и сам не знаю. Там посмотрим.

Староста вернулся к столу и снова уселся на циновку, рядом с ходжой. Турки униженно заулыбались и снова поднесли свои дудки ко рту. Принялись дуть. Кошмарный шум возобновился. Татары покачали головами, погладили бороды и вновь принялись за еду. Пальцами брали из мисок горячий рис, пропитанный жиром, сминали его в ладони, подносили ко рту и, перед тем как проглотить, неторопливо и долго жевали.