Безумный лес

Съев рис, приступили к мясу. Сгрызли и проглотили все без остатка. Мы еще и еще раз наполнили их миски. Некоторые, как и при расправе с рыбой, приложились к хлебцам, но большинство ограничилось их запахом.

— Кумысу! — крикнул Селим Решит. — Несите кумыс.

Кевил указал нам на кувшины, заблаговременно выстроенные в тени у стены дома. Мы взяли их и разнесли между пирующими. Какой он, кумыс? Сладкий? Кислый? Я не знал. Не знал, потому что хоть и немало прожил при доме соргского старосты, отведать кумыса мне не довелось. Кувшины переходили из рук в руки. Гости стали поглаживать себе животы. И нашли, что они не полны. Кое-кто рыгал. Другие облизывали губы и расчесывали жирными пальцами длинные, густые бороды. Продолжая слушать пронзительные звуки, которые извлекали из своих дудок обессилевшие от усталости, а возможно, и от голода турки, гости принялись болтать промеж собой. Кувшины снова пошли по кругу. Кевил велел мне и Омиру собрать миски и груды костей, возвышавшиеся перед каждым татарином. Мы собрали миски и сложили их в стороне у стены дома. Там же свалили в кучу кости. Повинуясь новому распоряжению повара, поставили на салфетки, разостланные по циновкам, несколько больших деревянных блюд. Кевил брал с огня по шампуру, протискивался между сидевшими на циновках гостями и, орудуя большим, похожим на саблю ножом, разрезал надвое жирные прожаренные куски мяса, которые падали в деревянные блюда. Вскоре все шампуры были очищены. Гости налегли на хлебцы и на груды мяса, дымившиеся у них под носом. Ели по-прежнему медленно, основательно, следя, чтобы ни одна капля жира и ни крошки мяса не пропадали зря, и с таким аппетитом, который мне прежде редко приходилось видеть. Можно было подумать, что они голодали со дня сотворения мира. Я тоже почувствовал голод. Наверное, проголодался и Кевил. Возможно, что проголодались и остальные помощники — Жемал и Омир, но до наших желудков никому не было дела.

Собрав пустые кувшины, мы заменили их полными. Пир был в самом разгаре. Музыка радостно визжала и хрюкала, икала и выла, стонала и хныкала и снова победно взвизгивала и весело хрюкала. Гости слушали с удовольствием. Зной становился невыносимым. Солнце далеко перевалило за полдень, и циновки, которые в начале пиршества были хоть немного затенены, теперь оказались на самом солнцепеке. Однако никто не замечал ни палящих лучей, ни липкого зноя, застоявшегося в неподвижном воздухе. Сквозь всхлипы турецких инструментов послышался дробный конский топот. Татары не придали этому никакого значения. Конский топот, будь то днем или ночью, для татарского села вещь привычная. Я сразу подумал об Уруме. Нетрудно было вообразить, что татарочка, оставив табун на пастбище без присмотра, под палящим солнцем примчалась домой чего-нибудь перехватить. Я быстро проскользнул на другую сторону дома в надежде увидеть ее, открыть ей ворота и, если повезет, перекинуться с ней двумя-тремя словами. Каково ж было мое изумление, когда я оказался лицом к лицу с теми двумя жандармами, которых встретил как-то по дороге в Корган, тех самых, что застрелили турецких подростков. Жандармы остановили коней и велели мне отворить ворота. Я поспешно отворил. Красуясь синими мундирами, блестящими карабинами и чванясь своей властью над селами Добруджи, жандармы въехали во двор верхом на высоких, гладких конях и остановились, когда оказались в двух шагах от разомлевших татар. Оборванцы музыканты умолкли тотчас, словно кто-то разом вынул у них душу из тела. Татары вытаращили глаза и стали тяжело подыматься — кто по старости, кто из-за переполненного брюха. Первым поднялся мой хозяин, Селим Решит. Староста отвесил жандармам низкий поклон, куда более низкий, чем получалось у меня, когда я кланялся ему или его жирной и толстой хозяйке Сельвье. Склонились в поклоне и гости. Кевил, Омир и Жемал застыли на месте. Один из жандармов обратился к старосте:

— Свадьба Урпата?

— Да, господин жандарм… Свадьба…

— Я смотрю, у тебя много гостей, староста.

— Сколько послал аллах, господин жандарм…

— А вот нас, староста, ты забыл пригласить. Нас ты посчитал недостойными поесть в татарском доме, староста. Мы для тебя, как и твой слуга, — он пальцем указал на меня, — всегда только нечестивые собаки, а может, даже грязные собаки…

Селим Решит еще раз поклонился им и их коням — высоким, гладким, лоснящимся, и на этот раз так низко, что чуть-чуть не ткнулся носом в землю. Не разгибаясь, проговорил:

— Аллах дал мне совет не приглашать вас, господин жандарм. А Магомет, пророк всемогущего аллаха, сказал мне: «Селим Решит, ты недостоин пригласить на свое бедное пиршество, к твоим убогим гостям этих просвещенных и высокородных жандармов из Тапалы. Ты бы сделал лучше, Селим Решит, если бы послал им в их управу хорошего индюка, прибавив к индюку самого жирного барана из твоего стада».

Жандарм засмеялся и спросил:

— Ну и как же, Селим Решит, последовал ты мудрому совету своего пророка?