Безумству храбрых...

— Шипит помаленьку. Прибавь. Монитор выключили, что ли?

— Твой заглох. Женькин работает. Сейчас он тебя пошурует.

— Прибавь воздуху-то!

— Ты там поэкономнее. — Толик помолчал. — Я тут, понимаешь, прохлопал, компрессор только включили. Лежи спокойно, не брыкайся! Женька тебя уже отмывает. Чудило гороховое — замыл сам себя! Идешь по моим стопам. Вот уж теперь я на тебе отыграюсь...

Замыть себя — дело не страшное. Это часто бывает, особенно Толик этим отличается. Потеряет ориентир и пошел сам себя замывать в тоннеле, перегонять грунт назад, закрывать для себя выход. Работал бы гидромонитор, Федор сам бы отмылся. Воздух тоже через несколько минут пойдет нормально. Толик —шляпа! — прозевал вовремя включить компрессор.

Федор еще не догадывался, о чем доложил наверх Бабкин. Произошло самое страшное: корабль дал осадку и придавил тоннель. Случается это крайне редко. Рукав гидромонитора придавило, а не мотор заглох, как соврал Толик. Шланг-сигнал тоже зажало, но каким-то чудом не совсем, и воздух помаленьку поступал.

Наверху пробили тревогу. Но кто мог помочь Федору?

С катера можно спускать только двух водолазов, двое их и было в воде. Это во-первых. Во-вторых, время пребывания на грунте для водолаза строго ограничено, и для Федора это время уже кончилось. В-третьих, в этот день к транспорту вышел только один катер. И, в последних, катер не имел рации, чтобы подать сигнал о помощи. А на флажковый семафор надежды мало: над заливом неслись снежные заряды.

Лейтенант Свиридов ломал голову: что делать? Пока что Бабкин отмывал Федора. А потом, когда истечет время пребывания под водой для Бабкина? Для того чтобы послать другого водолаза на смену, надо сначала поднять Бабкина. Но подъем с такой глубины продлится не один час, а за это время Черданцев... Что делать? Дать приказ Бабкину отмывать до конца — это значит рисковать жизнью обоих...

А Толик тем временем с веселой хрипотцой болтал в телефон:

— Тебе делать нечего, послушай, как я в деревню первый раз ездил и живую корову увидел. Думаю, раз она молоко дает, то и масло должна, только надо чтобы вымя поболталось как следует. Ну и как-то раз гнал бабкину коровенку до деревни галопом. Думаю: бабушка пойдет доить, а вместо молока — масло! То-то удивится! А бабка в избу прибежала, за сердце хватается: "Корова сдыхает! Загнал, окаянный!" Было мне на орехи. Ты слушаешь?

— Слушаю. Сколько прошло?

— Минут пять.

— Трави.

— Фу, какая невоспитанность! Я когда в детстве в углу стоял, время тоже медленно тянулось. Сейчас тебя выволокут, как котенка за хвост из-под кровати. Это ты ориентир потерял и замылся.

Нет, не мог он потерять ориентир, точно по заклепкам промывал, по шву на корпусе. Вот он, этот шов, вот заклепки. Все правильно. И потом... этот странный удар. Эта волна, будто что осело. И ноги придавило. Неужели?!

За коротким, как толчок, испугом, пришел настоящий тяжелый страх. Ужасающая догадка опалила Федора.

— Корабль сел, Толька?!

— Чего ты авралишь? Куда он сядет? Внизу камни!

Толик говорил еще что-то, но Федор уже не слушал. В ловушке! В могиле заживо! Воздух шипит еле-еле — значит зажало. Хорошо еще, шланг спиральный, а то бы передавило. Толька врет про компрессор.

"Конец!" Колючие мурашки поползли по телу. В коленях стало пусто, как в детстве, когда Васька столкнул его на проплывающую льдину. Чувство острого страха, знакомое с тех пор, захлестнуло Федора.

Он еще и еще лихорадочно ощупывал стены своей могилы, надеясь найти хоть какую-нибудь щелку, хоть какую-нибудь дырочку. Он стал бы ее рыть, рыть, рыть!.. Но руки натыкались на ледяные непроницаемые стены. "Конец! Все!.."

Как он стал молиться, он не помнил, не знал. Кому молился, тоже не знал. Но молился исступленно, плача и проклиная: — "Не дайте умереть! Неужели конец? Не хочу, не хочу!.. За что?!"

Но вот в сознание ворвался голос: "Замолчи! Слышишь, замолчи! Стисни зубы, будь человеком! Слышишь?! Тебя спасут, обязательно спасут! Федя, возьми себя в руки! Держись!"

Федор отрезвел. "Что это? Схожу с ума? Что это?"

— Кто это?.. Толик?!

— Я, Федя, я! Держись! Тебя отмывают! Не бойся, держись!

"Да, держаться! Надо держаться! Не дрожать!" Но стоило чуть ослабить челюсти, как зубы начинали стучать. "Это от холода! Не дрожать!" Но дрожь, крупная, как лихорадка, била и била помимо воли, вопреки желанию.

В шлеме жарко от нехватки воздуха, а по лицу текли холодные струйки. Тело, распластанное в неудобной позе, деревенело. Ног уже не слышно. В чугунном звоне пухла голова. От тяжелых толчков крови в ушах Федор глох.

Все труднее дышать, каменной плитой придавило грудь. "Вот так задыхался Ордынцев". От ужаса зашевелились волосы...

Тупой кувалдой стучит в висках сердце, сейчас лопнут сосуды...

Федор впал в забытье.

Видел залитые солнцем поля, синюю гряду Алтайских гор — нет, белую. Белки. Снег, сугробы снега... По пояс в снегу, леденеют ноги. Как вытащить ноги? Как попал он сюда, в эту заснеженную пустыню?..