Безупречные создания

В эту минуту в класс вошёл учитель словесности. Филипп Карлович. Молодой, долговязый и слегка угловатый мужчина с крупными чертами лица, безупречными манерами и хорошо поставленным голосом. У старших смолянок он не преподавал, но Лиза всё равно его отлично знала и часто встречала в коридорах. Порой Филипп Карлович приходил на уроки музыки, чтобы послушать, как они играют и поют. Никто ему в том не препятствовал.

Скорее всего, он услышал голоса ещё из коридора и теперь влетел в класс, дабы отругать Юленьку за то, что вместо наказания и смиренного чтения священных текстов та веселилась с подружкой. Но присутствие в классе Лизы смутило мужчину.

Красноречивый учитель словесности едва заметно споткнулся на ходу и спешно вымолвил:

– Елизавета Фёдоровна, добрый вечер. Какими судьбами?

Бельская встала с лавки, чтобы изобразить грациозный реверанс, точно общалась не с учителем, а явилась на светский приём.

– Филипп Карлович, отпустите Юлию Викторовну, очень вас прошу, – Лиза улыбнулась молодому учителю так обаятельно, как только могла. – Она уже всё осознала и раскаялась. Ручаюсь за неё. Кроме того, она мне очень нужна. Я отыскала у себя презабавные детские стишки на французском и хотела с ней поделиться немедленно.

– Но ведь не я наказание назначал, не мне и отменять. – Филипп Карлович как бы невзначай одёрнул сюртук и приосанился. – Я лишь слежу за его выполнением.

– А вы скажите, что Юленька уже всё выполнила. – Лиза положила руку на плечо девочки, продолжая нежно улыбаться. – Пожалуйста, Филипп Карлович. Обещаю, что присмотрю за ней.

Молодой учитель покачал головой. Не с досадой, а скорее с выражением полнейшего поражения в этой короткой схватке.

– Разве вам возможно отказать, Елизавета Фёдоровна? – Он позволил себе мимолётно улыбнуться Бельской, а затем строже обратился к Юле: – А вас, сударыня, я прошу впредь вести себя прилично. Как подобает благовоспитанной девице. Можете быть свободны.

– Merci, – в очередной раз сказала Юленька, вскакивая с места.

Они распрощались с Филиппом Карловичем, который отчего-то имел ужасно довольный вид. После чего девочки под ручку поспешили прочь из учебного крыла.

Юля охотно повисла на локте у Лизы, будто они и вправду были подружками. Кажется, озорница Рубинштейн гордилась тем, что одна из лучших «белых» воспитанниц за неё заступилась.

– Где же нам искать Марину Аркадьевну? – шепнула Лиза.

– Они сейчас занимаются рукоделием, но скоро закончат. Мы можем подождать в нашем дортуаре, – живо предложила Юленька.

Дортуар у «кофейных» девочек был простым. В их классе состояло десять человек, поэтому в довольно просторной и прохладной комнате напротив друг друга стояли ряды кроватей по пять с каждой стороны. Все они были застелены одинаковыми тёмно-коричневыми шерстяными одеялами. Меж ними втиснулись низенькие тумбочки и пёстрые половички. В центре помещения стоял длинный стол с десятью стульями. Он служил письменным столом для выполнения домашних заданий. Пять узких гардеробчиков выстроились у двери. Ещё пять – у дальней стены. Там же стояла выкрашенная белой краской печка без всяких изысков. На бежевых стенах в деревянных рамах красовались простенькие пейзажи. Вместо красивых занавесок на окнах висели застиранные шторки. Никаких иных изысков не наблюдалось.

Спальное место Марины Киреевской Лиза признала сразу: лишь на её тумбочке стояла фотография.

Бельская воспользовалась тем, что, кроме них с Юленькой, в этот час в комнате не оказалось никого, и подошла ближе.

– Это она, – с придыханием объявила проказница Юля. Её глаза взволнованно блестели.

Лиза взяла портрет в руки.

Рамка действительно треснула. Разбитое стекло убрали вовсе. А вот сама карточка оказалась весьма примечательной. Настолько, что Бельская сразу вспомнила, где и когда её сделали.

Сердце болезненно заныло при виде четырёх девушек на фоне дворца с белыми колоннами и статуями львов у входа.

Снимку в оттенках сепии было меньше года. На нём Оленька с гордым видом стояла в центре рука об руку с Танечкой, которая смущённо улыбалась и держала над ними ажурный зонтик от солнца. Справа от них на переднем плане в плетёном кресле сидела Наташа со своей неизменной озорной улыбкой и венком из мелких ромашек на голове. Слева же на маленьком трёхногом столике возвышался восхитительный французский патефон, возле которого с соломенной шляпкой в руках стояла сама Лиза, чуть склонив голову к плечу. Её густые каштановые волосы были распущены и уложены для снимка на одну сторону так, чтобы вьющимся каскадом красиво сбегать по груди, затянутой в атлас и кружево.