Безупречный

— Если ты просишь моей жалости, брат, то она у тебя есть. Твой обычный режим «Я такой несчастный» — это даже не то, что бесит меня. Дело в том, что у тебя так много всего есть, а ты все еще так злишься из-за всего. — Он качает головой и прикусывает щеку, словно сдерживаясь, чтобы не сказать лишнего. А затем выходит из кухни, бросив через плечо: — Пойдем, Саммер. Мы можем купить кофе в городе.

На кухне воцаряется гробовая тишина. Все, что я слышу, — тиканье напольных часов из гостиной, такое зловещее на фоне этой ссоры.

Не говоря ни слова, я выливаю свой кофе в раковину и ставлю кружку в посудомоечную машину. Воздух пропитан напряжением, и я хочу сбежать от него. Все плохо. Я стараюсь нравиться людям, а в этой ситуации нельзя выиграть.

Я направляюсь в коридор, но останавливаюсь, когда натыкаюсь на арку. Я хватаюсь за нее и постукиваю по ней пальцами, прежде чем повернуться лицом к Харви и Кейду.

— Ты знаешь, это не мое дело — говорить об этом, но ты должен знать, что то, что Ретт делает, он делает для тебя. Для этого места.

Челюсть Кейда отвисает. Когда он смотрит на меня, я вижу замешательство в его глазах.

— Я не шутила. Ты должен перед ним извиниться. Очень сильно. — Я стучу в стену и одариваю его ровной улыбкой. А потом ухожу.

Потому что, хотя Ретт, возможно, и не хочет быть рядом со мной прямо сейчас, я чувствую, что ничего так не хочу, как быть рядом с ним.

Я держусь поближе к Ретту с тех пор, как мы приехали в Блэквуд-Крик. Он отстраненный и, честно говоря, ведет себя как ворчливый придурок.

Но я не позволяю этому овладеть мной. За последние несколько недель я узнала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что иногда ему просто нужно зализать свои раны. Обработать их.

И я не сомневаюсь, что Кейд смутил его этим утром.

Сейчас он сидит за столом перед вращающейся камерой и дает интервью. И проделывает исключительную работу, включив обаяние и демонстрируя свое сельское воспитание, чтобы не обидеть оскорбленных поклонников.

— Знаешь, Шейла, я вырос на скотоводческом ранчо и знаю, как усердно работают наши производители, чтобы вывести на рынок качественный продукт. Я видел, как мой отец работал руками до изнеможения. Он прекратил работу только из-за травмы, и теперь мой старший брат целыми днями руководит этим местом. Я надеюсь в какой-то момент сделать то же самое для семейной фермы.

Она улыбается ему. Немного слишком одобрительно, на мой вкус. И наклоняется ближе.

— Это похвально, Ретт. Твоя семья, должно быть, очень гордится тобой.

Он бросает взгляд на меня, прежде чем натягивает улыбку на свое слишком красивое лицо.

— Мы сплоченная команда.

Мой желудок сжимается из-за него. Он гораздо строже к себе, чем кто-либо думает. Он хорошо играет свою роль, и все вокруг него убеждены, что он намного счастливее, чем есть на самом деле.

И гораздо здоровее.

Я бы не стала скучать по тому, как он морщится, поднимаясь со стула. Ему так больно, что терапия, растяжка и упражнения, которыми мы занимались, не могут это исправить. В его теле так много незалеченных травм, и меня убивает то, что я не могу связать его и заставить как следует подлатать себя.

Но я также чувствую необходимость доказать себе, что могу сделать что-то, чтобы угодить всем. Поэтому я кусаю себя за щеки каждый раз, когда у меня возникает желание сказать ему, что делать.

Одного моего присутствия здесь, наверное, достаточно, чтобы раздражать его. Мне не нужно испытывать удачу.

Когда он наконец подходит ко мне, то протягивает руку, указывая на лестницу, ведущую из медиакомнаты. Идя впереди него, я оглядываюсь через плечо. И застаю его пялящимся на мою задницу.

Этим утром я купила себе пару синих «Вранглеров» у одного из местных продавцов, и, очевидно, Ретт одобряет их. Это не те красивые чапсы, которые я присмотрела на последнем мероприятии, но, по крайней мере, в этих джинсах и моей новой футболке Всемирной федерации родео на быках с изображением черепа лонгхорна я меньше выделяюсь.

К тому же под них я надела ярко-красное кружевное белье, и еще на мне мои ботинки из змеиной кожи, так что я чувствую себя секс-бомбой в стиле вестерн-шик.

— Ты молодец, — говорю я, заставляя его посмотреть мне в глаза.

Румянец заливает мои щеки, и я опускаю взгляд, когда добавляю:

— Я горжусь тобой.

Рука Ретта в перчатке методично перебирает веревку, его челюсть сжата, лицо сосредоточенно. В прошлый раз наблюдение за тем, как он готовится к заезду, взволновало меня. Он приковал мой взгляд.

Но сегодня я нервничаю.

Я не уверена в том, что изменилось за последние несколько недель. Все, что я знаю, — что сегодня вечером, наблюдая, как он взбирается на быка, я чувствую себя по-другому. Мое сердце колотится так сильно, что кажется, будто его удары отдаются в животе. Все мое тело гудит от адреналина.

Я понимаю, что он знает, что делает. Я знаю, что он один из лучших. Но когда он кивает, я думаю, что, возможно, меня стошнит.