Безутешная плоть

– Ну, вот и приехали. – Когда вы наконец сворачиваете на парковку при торговом центре Авондейла, кузина выдавливает веселость в голосе: – Теперь можно заняться тем, что мы собирались сделать уже сто лет. Немножко развлечься.

Вы идете вдоль рядов полноприводных автомобилей, «БМВ», «Мерседесов-Бенц», в основном с белыми номерными знаками, и двоюродный зять опять накаляется. Представляя, как плохо закончится день, ты начинаешь опасаться, что он вообще не способен развлекаться.

– Вот она, ваша буржуазия, – бурчит Леон.

– А-ннн-на-ннн-си, – выговаривает по буквам Анесу, полупрочитывая каждую букву, так, как их учат по новой фонетической системе. – А-нан-си, – уже более бегло повторяет она и смотрит на мать.

Ньяша с улыбкой кивает:

– Смотри, Панаше. Тут написано, кто такой Ананси, видишь?

Ослепительное солнце отражается от асфальта. Панаше поднимает голову и щурится.

– Нет, не надо апельсинов, спасибо, – улыбается кузина продавцу фруктов, который, выйдя из тени дерева, подходит к Леону, обращаясь к нему «баас»[36].

Продавец клянчит. Ньяша копается в сумке и, не найдя мелочи, а только банкноту, приготовленную для билетов в кино, кроит мину. Лицо продавца расплывается улыбкой надежды.

– На выходе, – отшивает его кузина.

– Они заламывают цены мурунгу, – в отчаянии бормочет Леон и направляется к кинотеатру.

– Мама! – кричит Анесу, но уже поздно.

Панаше пытается выговорить ответ на вопрос матери.

– П-па-аа-уук… паук, – торжествует он. – Тут написано «паук Ананси». – Лицо его морщится, и он начинает хныкать. – Не люблю пауков. Не хочу смотреть на паука!

– Черт! – тихо ругается Ньяша.

– Сходи на рынок за фруктами и овощами, – просит Леон, когда ты ловишь его у окошка кассы.

– Панаше не хочет смотреть фильм про паука, – вздыхает Ньяша.

– Я их не люблю! Не хочу их видеть! – не унимается тот.

– А если с попкорном? – не теряя надежды, пытается соблазнить его кузина. – И шоколадом, – заманчиво добавляет она, как будто ее сын – маленький эксперимент.

Панаше начинает плакать.

Леон берет сына на руки, отчего тот набирает в легкие как можно больше воздуха и ревет уже во все горло. Люди оборачиваются и смотрят, что там высокий белый мужчина делает с маленьким коричневым мальчиком.

– Крошечный паучок, – поет Май Така, сцепив большие пальцы и тычась пальцами в лицо Панаше.

За бегающими пальцами ее улыбка. Через несколько минут Панаше убежден, что паук поднялся по стене только для того, чтобы его смыли в канализацию. Пока он стоит, обхватив руками ноги Май Таки, ему не страшно, это видно.

– Четыре на «Ананси», два на «Красотку», – заказывает Ньяша, устроив у кассы бунт.

Двоюродный зять будто клюет ее носом.

– О, ладно, шесть на «Ананси», – поправляется Ньяша.

* * *

Когда вы через полтора часа выходите из «Илайт-100», Анесу и Панаше гоняются друг за другом по фойе.

– Ох уж эти западные африканцы! Ох уж эти нигерийцы! – смеется Май Така.

– Ганцы, – поправляет Леон.

– Ох уж эти ганцы, – весело повторяет за ним Май Така. – Я так рада, что посмотрела, Май Анесу! И Панаше так радовался. Ой, Мха-мха, когда мы научимся такое делать? Как эти, в Западной Африке?

Ньяша подмигивает, и Леон меняет тему, сказав, что хочет на завтрак ананас. Ньяша достает из сумки список и дает его тебе вместе со сдачей с билетов:

– Если ты не против, Тамбу.

Все уходят ждать тебя в машине. Дети требуют второе мороженое.

В ближайшем к кинотеатру супермаркете ты тычешь сохлые ананасы, выбирая посвежее. С них падают листья. Подходит женщина за папайей. Вы сталкиваетесь плечами. Она оборачивается на тебя и открывает рот:

– Тамбу!