Читаем Безутешный счастливчик полностью

Прокурор: «Но между мужем и женой бывают же такие интимные, понимаете ли, ситуации. Когда он не выдерживает и полностью раскрывает свою звериную сущность».

Розанов

…выбалтывали все, что только можно выболтать о человеке и о человеческом сердце: все его качества, от сексуальных до деловых, все его ущербы, деловые и сексуальные…

1965

В. Розанов: «О, мои грустные опыты! И зачем я захотел все знать?»

1966

Розанов: «Достойный человека памятник только один – земляная могила и деревянный крест. Золотой же памятник можно поставить только над собакою».


«Опавшие листья»

О философии XIX в.

«Европа и только одна она имеет одно рождение из одного лица – Христа. Нет „Европы“, а есть „Христианский мир“, и все знают, что „Хр. Мир“ обширнее, многозначительнее и вечнее „Европы“, а „Христос“ обширнее „Хр. Мира“ и есть „Вечность“ и „Все“».


«Понимаете ли вы отсюда, что Спенсеришку-то надо было драть за уши, и Николаю Гаврилычу дать по морде, как навонявшему в комнате конюху? Что никаких с ними разговоров нельзя было водить? Что их просто следовало вывести за руку, как из-за стола выводят господ, которые, вместо того чтобы кушать, начинают вонять». 1912 г.


О церкви в XIX в.

«Мучительное в положении церкви, что она не знает среднего пути между буйством – и ренегатством самой вере, ‹и между› смирением, переходящим в трусость, попустительство и лесть» («Опавшие листья»).


О проституции:

Розанов предлагает «очищенный вид проституции для вдовствующих замужних», т. е. для того разряда женщин, которые «неспособны к единобрачию, неспособны к правде, высоте и крепости единобрачия».


«Кто не любит человека в радости его, не любит и ни в чем».


«Человек входит в мир, и мир входит в человека».


«И у меня мелькает странное чувство, что я последний писатель, с которым литература вообще прекратится. Люди станут просто жить, считая смешным, и ненужным, и отвратительным литераторствовать».


«Литература, собственно, есть естественная школа народа, и она может быть единственною и достойною школою. Но, конечно, при условии, что весь народ читает „Войну и Мир“, а Горького читают только специалисты-любители».


«Считаю невежливым в отношении ума своего читать Щедрина».


Розанов: признается, что из всего прочитанного он переживал только К. Леонтьева, Метерлинка и Талмуд.


Розанов: Пушкина «Когда для смертного умолкнет…» одинаково с 50-м псалмом («Помилуй мя, Боже»). Так же велико, оглушительно и религиозно.


Розанов под впечатлением от рассказов о Ш. Холмсе. Гов‹орит› о «вкусе к злодейству» и о «вкусе к добродетели». «И впервые вырисовался в моем уме человеческое crimen. Оно – есть! есть! есть!»


О русской цензуре: Куприн, описывая «вовсю» публичные дома – «прошел», а Розанов, заплакавший от страха могилы, – был обвинен в порнографии.


(У меня украл!): «Боже Вечный, стой около меня. Никогда от меня не отходи, (часто)».


Еврейский вопрос: «Паук один, а десять мух у него в паутине. А были у них крылья, полет. Вот русские и евреи. 100 млн русских и 7 млн евреев».


О техническом прогрессе и прочем. Это все тот же «печной горшок, без которого неудобно жить и ради которого мы так часто умаляем и даже вовсе разрушаем душу».


«В ней было что-то трансцендентальное».


«Я мог бы наполнить мир багровыми клубами дыма. Но не хочу. Пусть моя могилка будет тиха».


Оч. хорошо: «Слабохарактерность – главнейший источник неправдивости. Неправда – из боязни обидеть другого. И вот почему Бог не церемонится с человеком. Мы все церемонимся друг с другом и все лжем».


О декабристах: «И пишут, пишут историю этой буффонады. И мемуары, и всякие павлиньи перья. И Некрасов с „русскими женщинами“».


О догматизме хр‹истианст›ва.


Вот: «В грусти человек – естественный христианин. В счастье человек – естественный язычник. Две эти категории, кажется, извечны и первоначальны. Они не приписаны „к нам“, они – „мы сами“ в разных состояниях».


И еще: «Весь античный мир, при всей прелести, был все-таки позитивен».


И еще: «…Он плакал. И только слезам Он открыт. Кто никогда не плачет – никогда не увидит Христа». «Христос – это слезы человечества».


«Мой полный титул: коллежский советник Василий Васильевич Розанов, пишущий сочинения».


«Тишина лечит душу».


Христианство и половая проблема. В «Опавших листьях»: «Когда церковь устраивала пол (институт брака), то ведь видно, что она устраивала „не свое“».


«Симпатичный шалопай – да это почти господствующий тип у русских».


«Люди, которые никуда не торопятся, – это и есть Божьи люди».


«Люди, которые не задаются никакою целью, – тоже Божьи люди».


Розанов; о с‹оциал›-д‹емо›кратии: «Я понял, где корыто и где свиньи, и где – терновый венец, и гвозди, и муха… И пошел в ту тихую, бессильную оппозицию, которая состоит в: 1) помолиться, 2) встать рано и работать».


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное