Безвыходных положений не бывает

Я обиженно отвернулся, а Миша, с минутку посидев спокойно, затеял отчаянный спор со стариком старо­жилом, который рассказывал пассажирам, как раньше назывались различные московские улицы. Миша дока­зал как дважды два, что старик Москвы совершенно не знает, ибо Никольской называлась не нынешняя Ки­ровская, а улица 25 Октября; что же касается Малой Дмитровки, то всякому ребенку известно, что нынче она улица Чехова, а не Пушкинская, как утверждает уважаемый старик. Миша строчил добытыми из книг Гиляровского сведениями и довел старожила до того, что он позорно бежал из троллейбуса под обидный смех пассажиров. О моем существовании Миша забыл. Только однажды он заглянул в путеводитель, толкнул меня в бок и дружелюбно сказал:

– Полюбуйся, Витя, это Парк культуры и отдыха имени Горького.

Это меня взбесило, но я промолчал и решил молча ждать своего часа. Мы посмотрели на стадионе фут­больный матч, в течение которого Миша пичкал меня историей московского футбола, и потом я осуществил свой план: по дороге к метро затерялся в толпе. Я видел растерянную Мишину физиономию и ликовал при мысли о том, как он будет искать мой дом в новом квартале Черемушек. Это было жестоко, но адрес у Миши был.

В самом веселом настроении я приехал домой. Ког­да жена открыла дверь, я увидел Мишу. Он сидел рядом с моим тестем и яростно ему доказывал, что Садовое кольцо имеет форму неправильного эллипса. Увидев меня, Миша радостно вскочил.

– Прости, дружище, я тебя потерял! – воскликнул он. – Как ты ехал домой? Я уже начал беспокоиться, забыл тебе сказать, что кратчайший путь – это 108-м автобусом до Ленинского проспекта, а потом…

Я не дослушал и сбежал на кухню.

ДВА ВЕДРА НА КОРОМЫСЛЕ

– Уже тогда, когда библейский Давид сразил из пращи великана Голиафа, стало ясно, что мысль более могу­щественна, чем сила, – высокопарно изрек Гриша, длинный, сутулый и невероятно самоуверенный па­рень.

Меня всегда сильно раздражала манера этого типа хвастать своей начитанностью, но что поделаешь, если Вика слушала его развесив уши. Она сидела на скамье, грызла лимонные дольки и время от времени подбра­сывала сучья в огонь, разгоревшийся от ее излюблен­ного вопроса:

– Мальчики, так что же все-таки в жизни важнее – сила или ум?

Между мной и Гришей была разница в десять кило­граммов мускулов и в пятьсот прочитанных книг. При­чем мускулы принадлежали мне, а книги были прочи­таны Гришей. Стоило ему раскрыть рот, как на вас ни­звергался водопад имен, цифр, дат и названий, водо­пад, который подминал вас, швырял, как щепку, и выбрасывал на берег жалким и ничтожным. И этой энциклопедии на двух тощих ногах я мог противопоста­вить лишь постоянную подписку на спортивную газету и второй разряд по боксу. Я самокритично сознавал, что это не бог весть что, но был весьма далек от непро­тивленчества и смирения гордыни.

– Послушайте, вы, мыслитель, – прорычал я, – любопытно было бы узнать, как вам помогут все эти Вольтеры и Свифты, скажем, перенести через лужу де­вушку? Учтите, девушка так устроена, что ей интереснее, если на руках носят ее, а не справку об освобожде­нии от физкультуры.

Посверлив близорукими буравами Вику, Гриша ядо­вито ответил:

– Если бы Альберт Эйнштейн занимался только тем, что носил на руках девушек, то у нас было бы два Геракла и ни одной теории относительности.

Я заметил, что Альберт Эйнштейн при всей его ге­ниальности не продержался бы против Геракла и трех раундов по три минуты, на что Гриша немедленно от­ветил, что Геракл и за тысячу лет не вывел бы знамени­тую формулу о том, что энергия равняется массе, по­множенной на скорость в квадрате.

Вика улыбалась. Наш спор, переходящий из вечера в вечер, доставлял ей большое удовольствие. Иногда она отдавала предпочтение мне, и тогда Гриша погру­жался в своих философов, как мулла в Коран. Иногда в немилость попадал я, и тогда моего противника на ринге ждали сплошные неприятности, ибо мне мере­щилось, что передо мной стоит Гриша. А на ринге, как известно, побеждает совсем не тот, у кого язык лучше мелет воздух.

Это на ринге. А кто побеждает в любви – этого я понять не мог. И Гриша тоже, хотя голова его клони­лась от тяжести чужих мыслей. Это знала только Вика, а может, только делала вид, что знала.

Но одно она понимала наверняка: что мы с Гришей уравновешивали друг друга, как два ведра на коро­мысле.

Развязка наступила в тот же вечер. Мимо нас по ал­лее проходила компания веселых парней, которые по­зволили себе быть нетактичными. И пока Гриша рылся в памяти в поисках подходящих цитат из Цицерона, я сложил из парней пирамиду у Викиных ног. Вика лас­ково мне улыбнулась, и я подумал, что Гришина песен­ка спета. Но Гриша и бровью не повел. Он вытащил журнал и за несколько минут ухитрился заполнить кроссворд, в котором я не мог угадать ни единого сло­ва. Вика улыбнулась Грише.

И я, отброшенный на исходные позиции, решитель­но произнес: