Безвыходных положений не бывает

– Вика, я вас люблю. И этот парень, которого я дав­но мечтаю взять, как щенка, за загривок и бросить в фонтан, тоже, наверное, к вам неравнодушен. Выби­райте, кто из нас достоен вашего бесценного общества и дальнейшей перспективы. А то мне надоело слушать от этого мыслителя всякие глупости, вместо того чтобы внимать вашему чудному голосу.

И Гриша, не сводя с Вики своих выпученных от любви близоруких глаз, сказал то же самое, только со­всем наоборот. Он оскорбил меня словами, из которых самым интеллигентным было слово «тупица». И тогда я осуществил свою вековую мечту: взял его за загривок и окунул в фонтан.

И Вика сказала:

– Уходите оба. И не смейте приходить до тех пор, пока вы, Семен, не научитесь за три минуты решать кроссворды, а вы, Гриша, складывать в пирамиду ху­лиганов. До нескорого свидания – через год на этом месте!

Целый год, приходя с работы, я читал книги. Голу­бой экран моего телевизора покрылся паутиной, я за­был, что такое ринг, и на меня безнадежно махнули ру­кой друзья. Я читал до глубокой ночи, читал запоем, и мой мозг впитывал имена, цифры, даты и названия, как песок в пустыне – горячие капли случайного дож­дя. Я добывал огонь вместе с уламрами, оплакивал Гек­тора со стен Трои и присутствовал при последней ду­эли Гамлета. Апулей научил меня смеяться, Шекспир открыл глаза на бури страстей, бушующие в душах лю­дей, а Толстой приучил спокойно и мудро размышлять о делах минувших, настоящих и будущих. Я многое уз­нал и понял, моя голова распухла от знаний. Но все это время я не переставал думать о Вике, в моих ушах зву­чал ее голос, и даже с закрытыми глазами я видел ее прекрасное узкое лицо. И когда прошел ровно один год, я побрел в парк, бормоча про себя упоительные сонеты Петрарки.

Вика сидела на той же скамье. Она была так же пре­красна и грызла те же лимонные дольки. Около нее стоял какой-то верзила с бетонными плечами и чугун­ной челюстью. Это был Гриша. Он сильно изменился за этот год. Он прибавил не меньше десяти килограммов, и это были килограммы не жира, а мускулов. И Вика спросила:

– Ну как, мальчики, выяснили за год, что важнее: сила или мысль?

В это время мимо проходила компания веселых и бестактных парней. Не успел я процитировать чрезвы­чайно подходящее к данному случаю изречение Ови­дия, как Гриша сложил из парней пирамиду у Викиных ног. Кроссворд, который я тут же разгадал за три мину­ты, полностью восстановил равновесие. И тогда Гри­ша, трижды стукнув кулаком в свою бетонную грудь, прорычал:

– Вика, послушайте меня. Выбирайте, Вика. Ради вас я стал чемпионом города по боксу, ради вас под­ставлял свою личность под сокрушительные удары ле­вой и правой. Так неужели я должен терпеть рядом с собой этого тощего заморыша с торчащими ушами?

Меня обидели эти эпитеты, и я назвал Гришу слова­ми, из которых самым беззлобным было слово «тупица». Тогда Гриша взял меня за шиворот и бросил в фонтан. И Вика сказала:

– Уходите оба. И не смейте приходить до тех пор…

Короче, я снова посещаю секцию бокса. Реже, чем когда-то: много времени отнимают книги. Я понял, что бокс и книги – вот два слагаемых моей грядущей побе­ды. С Гришей встречаюсь каждый день, на трениров­ках и в библиотеке. Мы еще посмотрим, чья очередь купаться в фонтане, приятель!

ОЧЕНЬ ВЕЗУЧИЕ БЕЛКИНЫ

Из комнаты бухгалтера Белкина, переезжавшего на но­вую квартиру, неслось:

– Тяни сильнее! Сильнее! Завязывай! Уфф… кажет­ся, все.

– Папа, а вот еще твои тапочки. Они еще не очень старые, их можно носить.

– Молодчина! Клади их в авоську.

Флегматичный тринадцатилетний отпрыск Белкина втиснул тапочки в кастрюлю и придавил их крышкой. Затем отпрыск пошарил глазами по комнате и мелан­холически заметил:

– Ты еще не вывинтил лампочку, папа.

– Правильно, Семен, – похвалил сына Белкин, – лампочка на нашем балансе. Слышишь, Ксения? У твоего сына моя бухгалтерская хватка! Твой сын, Ксе­ния, будет бухгалтером.

Супруга на миг прекратила выдергивать из стен гвозди, которые также были на балансе семьи Белки­ных, и раздраженно ответила:

– Ты мне сына не порти, пассив несчастный! Бух­галтером! Мой Семен с его фантазией и слухом – и бухгалтером! Он будет му-зы-кан-том!

– Музыкантом?! – Белкин саркастически усмех­нулся. – С его слухом и на барабане не сыграешь. Ну скажи, Семен, кем ты хочешь быть?

– Я хочу быть бухгалтером на самостоятельном ба­лансе, папа, – без всякого воодушевления сказал от­прыск. – Дай мне полтинник на самостоятельные рас­ходы.

Белкин торжествующе сунул сыну монету.

– Сыночек, – мама швырнула на пол клещи и неж­но погладила сына по наголо остриженной голове, – скажи, что ты пошутил. Ну, кем ты хочешь быть, сыно­чек?

– Я хочу быть музыкантом, мама, – вяло произнес отпрыск, вопросительно глядя на мамин ридикюль.

Получив второй полтинник, отпрыск сел и, прищурясь, смотрел на яростно спорящих родителей.

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула соседка:

– Извиняюсь, мадам Белкина, с вас тридцать шесть копеек за газ согласно подсчету.

Спор оборвался. Папа Белкин порылся в бумаж­нике.