Безымянная

Он не обратил на нее внимания и подал знак двум мужчинам, стоящим за ним. Они выжидающе ступили вперед, Голландия поднялась на ноги и протолкалась мимо них к дверям.

Снова прогремел стук молотка, призывая сохранять молчание, взволнованный глава Гильдии ржи беспокойно перекладывал его из одной руки в другую.

– Боюсь, нам придется перенести собрание…

– Пока нет, – перебил его Сейнт, продолжая стоять посреди платформы. – У меня есть новое деловое предложение.

Мужчина изумленно взглянул на него.

– Новое предложение? Сейчас?

– Да, так и есть. – Он достал из кармана новый сверток бумаги. – Я бы хотел внести предложение о получении лицензии на торговлю в порте Бастиан, – эхом отозвался его голос. – Для моей дочери и ее корабля «Мэриголд».

У меня сперло дыхание, кровь застыла в жилах.

Моей дочери.

Ни разу в жизни я не слышала, чтобы он меня так называл.

Повернувшись ко мне, Сейнт встретился со мной взглядом. В этот момент во мраке исчезли лица всех людей, остался только он. И я. И буря между нами.

Я решила, что, возможно, он так расплачивается за все, что я сделала для него. Возможно, делает так, чтобы за ним не оставалось никакого долга.

Но это была всего лишь лицензия. Не слова. Не поэтому он назвал меня своей дочерью.

Сквозь раздирающую боль в груди я втянула в себя воздух, не в силах сдержать подступившие слезы. Они спокойно полились по щекам, пока я смотрела на него. В его глазах, словно искра, вспыхнуло чувство. Сильное, крепкое и гордое.

Сейнт отдавал самый острый меч в руки любому, кто захочет использовать его против него. Но более того, он признавал меня.

– Даруем, – голос вывел меня из транса, я снова вернулась в зал, где каждый человек смотрел на нас.

Шкипер. Ныряльщица. Торговец. Сирота. Отец.

Дочь.

Сорок

Утром море выглядело совершенно иначе.

Я стояла в конце улицы, окидывая взглядом Пойму Сегсей. Еще было темно, но я заметила, как пританцовывают голубые волны.

Среди кораблей не хватало «Морского дракона». Свисающий на канате мужчина отскребал герб Голландии с корпуса одного корабля. Как только новости дойдут до остальных портов Безымянного моря, все исчезнет. Будто все это время не было ни ее кораблей, ни драгоценных камней. Но с уходом Голландии появится и пустота, которая оставит за собой серьезные последствия.

На брусчатке рядом со мной появилась тень в длинном пальто. Я недолго наблюдала, как его развевал ветер, и все же развернулась к нему.

Сейнт был гладко выбрит, его голубые глаза сияли над высокими скулами.

– Чаю?

Я улыбнулась.

– Давай.

Мы шли плечо к плечу, в унисон стуча ботинками по брусчатке. Никогда я так с ним не ходила. Никогда не стояла рядом с ним или разговаривала вот так легко, кроме как на «Жаворонке» или в его аванпосте. Люди провожали нас взглядами. Интересно, они замечают в нем часть меня или часть его во мне? Был ли виден отголосок того, кем мы приходимся друг другу? Все казалось таким странным. Но приятным.

Впервые в жизни я не пряталась, как и он.

Сейнт остановился под раскачивающейся вывеской таверны и открыл дверь, прежде чем мы зашли внутрь.

Бармен встал со стула, за которым делал записи в журнале, и затянул завязки фартука.

– Доброе утро.

– Доброе, – поприветствовал его Сейнт и присел за небольшой столик у самого большого окна. Из него открывался вид на улицу, что ему очень нравилось. – Чайник чая, пожалуйста.

Я присела рядом с ним и, расстегнув куртку, поставила локти на стол. Он ничего не говорил и только смотрел из окна, разглядывая прохожих, мелькающих в золотых лучах. В нем не было того напряжения, которое обычно связывало его.

Бармен поставил на стол тарелку с поджаренным хлебом. Сейнт взял ломтик и аккуратно размазал по нему масло.

Стояла спокойная тишина. В моей голове кружились все вопросы, которые я давно хотела задать ему. Они так быстро переплетались, что я с трудом могла отделить их друг от друга. Но эти вопросы так и не нашли способа добраться до моих губ. Внезапно мне показалось совершенно ненужным задавать их. Вдруг они потеряли всю свою важность.

Между нами появился фарфоровый чайник голубого цвета, бармен также поставил две чашки и блюдца и даже ровно расставил их на столе. Довольный своей работой, он оставил нас, покорно кивнув.

Я взяла чайник и первой наполнила чашку Сейнта. Перед ним завихрился пар от черного чая. Таким я помню Сейнта лучше всего – спрятанный за какой-нибудь пеленой. Но никогда не в фокусе.

– Вчера я боялась, что ты не придешь. – Я придвинула блюдце к нему.

Сейнт взял ложку, лежащую рядом с блюдцем, и медленно размешал чай.

– Правда думала, что я не приду?

– Нет, – ответила я, наконец осознав правду.

В глубине души я знала, что он придет. Не знаю почему, ведь у меня не было повода, чтобы доверять ему.

За всю мою жизнь Сейнт ни разу не сказал, что любит меня. Он кормил меня, одевал, дал мне дом, но его близость ко мне имела границы. Даже в период времени, проведенный на Джевале, меня продолжала связывать с отцом какая-то нить. Отчего я считала его своим. И именно за это я цеплялась в те минуты, когда смотрела на двери пирса и ждала, когда же он в них войдет.