БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

Невесомо и изящно, балансируя руками, как на канате, заскользил он к деревянному бочонку на стволе и заглянул в него. Восхитительная, свежая, нужной группы кровь всклень наполняла деревянный сосуд.

Юрий Борисович, потирая ладони, счастливо хихикнул и, пританцовывая, вернулся к дочери. Рывком, легко приподнял ее и понес к березе, заговорчески подмигивая окружившему его наблюдательному бору.

Опустил неподвижное тельце у ствола, трусцой сбегал к баулу и, выудив из него стерильный шприц с резиновой трубкой, вернулся к Анюте.

Ок приплясывал над бадейкой, зная, что и как теперь делать: его детеныш имел ту же, русскую, группу крови, что и все эти великаны, обступившие их. И один из них, слава Иегове, предложил свою, свежайшую.

Он всосал, полный шприц березового сока из бадейки и опустился на колени. Перевязав резиновой трубкой тощенький бицепс дочери, Фельзер поработал ее кулачком на сжим-разжим, затем виртуозно ввел иглу во взбухшую синюю ниточку.

Влил содержимое шприца в вену. Еще раз наполнил и еще раз влил. Затем вынул иглу из вены.

Отбросив стеклянный цилиндрик, Фельзер обнял березу. Он страстно обцеловал ее, взмыкивая, пятная белесой пудрой греческий свой, хрящеватый нос.

У ног его лежала дочь. И у нее начали розоветь щеки.

Вот теперь только ушла спешка, смылась эта паскудная тварь, нещадно жалившая Фельзера дотоле. Дело было сделано и не хуже, чем тогда, в героической хирургической дали, осыпавшей его грудь тремя весомыми медалями, которые стоили многих орденов.

Он сгреб охапку сена с телеги и расстелил его толстым слоем под березой. Уложив на сенную перину дочь, накрыл ее овчинным полушубком.

Затем он вознамерился сделать свой променад, поскольку дочке нужны были покой и тишина.

Юрий Борисович удалялся от ангела своего спиной вперед, делая своей Анюте абсолютно русскую козу-дерезу.

Отдалившись на почтительное расстояние, он огляделся. В вершинах уже бродил, шипел ветер.

Услужливо-немые великаны окружали его, пламенея на закате шершавыми торсами. Они расступались перед Фельзером, шурша и шушукаясь между собой – в верхах – о золотых пальцах-хирурга Фельзера на всем Белорусском фронте.

А он шагал и раскланивался со всеми. Они давали ему дорогу, протягивая корявые длани.

«Красные меня уважают», – в который раз вальяжно уверился Фельзер, пожимая протянутые лапы.

Впереди непролазным решетом вставала дикая чащоба.

ГЛАВА 25

В феврале сорок четвертого батальон НКВД под командой генерала Ивана Серова, спецпорученца Сталина на Кавказе, за несколько суток вымел железной метлой из Чечни в Казахстан все чеченское население, часть которого влипла в пронемецкое предательство.

На теле СССР в предгорьях Кавказа образовалась плодородная дыра, дававшая в иные годы более сорока центнеров зерна с гектара. Но это было лишь малой толикой ценностного ранга Чечни, поставлявшей на фронта военную кровь – бензин и дизельное топливо.

Тем не менее, учитывая и хлеборобную значимость обезлюдевшей территории, ее срочно нужно было зарастить крестьянским мясом, сугубо мирным, желательно – безропотно славянским.

Посему в добровольном, но государственно-обязательном порядке пошло переселение ставропольских, кубанских, а то и поволжских колхозов в Чечню.

Орловой предложили возглавить один из них – в Чечен-ауле, бывшей резиденции корневых шейхов. Под жилье выделили саманный просторный дом какого-то религиозного авторитета, с катухом, погребом и старым садом на улице, только что нареченной именем Ленина.

Стала к этому времени агроном-председатель Орлова личностью, известной в области, награжденной Наркомземом Почетной грамотой и отрезом панбархата на платье: за устойчиво высокие урожаи зерна и прочей сельхозкультуры, а также медалью «За трудовое отличие».

Мужской твердой хваткой держащая колхозный штурвал в Наурской, не ослабила, а укрепила она эту хватку в Чечен-ауле, переименованном в колхоз имени товарища Кагановича.

В августе сорок пятого вернулся из-под Бреслау, где лежал в госпитале с последней контузией командир батареи старший лейтенант Василий Чукалин, имея на груди два ордена Боевого Красного знамени и солидный иконостас медалей.

Привез он в вещевом мешке габардиновый немецкий костюм себе, отрез шелка на платье жене, губную гармошку и трехцветный карманный фонарь немецкого пехотинца, коего самолично отправил на тот свет саперной лопаткой в рукопашной. А также бесценную по тем временам для агронома вещь – барометр.

Обнял Василий красавицу жену, подбросил, поймал в жесткие руки сына Евгения, поставив тем самым крест на войне.

Отшумела, отбрякала стаканами встреча за возврат фронтовика, коему несказанно везло: три расчета своей пушчонки сменил и похоронил Чукалин за войну, умудрившись остаться в живых.

Спустя несколько дней был он вызван в город, в райком.

Вернулся к вечеру. В изнывающем, но безмолвном нетерпении Анны снял гимнастерку с наградами, вымылся по пояс под рукомойником во дворе. Присел на табурет у столика под черешней. Закурил. Стал расчесывать мокрые волосы.