Беззаконие отцов наших

— Да вот прикидываю, что бы ты сказал, если бы я у тебя без спроса начал инструмент таскать, — ответил Филип. «Мы и есть профсоюз», сказал Моисей где-то на задворках сознания. Глупо, но что остается-то? — Что Хандро с ним закусился, это не мое дело. Мне все равно, кто из них кого не любит. Я здесь дело делаю, вот и все. Но если вам что надо, у профсоюза есть правила на этот счет. А так не делается.

— У профсоюза? — Коротышка наклонил голову к плечу.

На миг Филип был уверен, что парень сейчас на него кинется. Что между ними вот-вот вспыхнет драка. Он не боялся драки. Даже хотел. В него намертво въелась память о том, как еще ребенком, вряд ли даже подростком, он руководил налетом на марсианскую верфь. Видел гибель бойцов, своих и вражеских. Он помнил это упоение. Более того, ощущал его отголоски прямо сейчас. Коротышка, похоже, заметил в Филипе перемену, потому что смешался на секунду и на полшага отступил.

— А он прав, Эйлин, — послышался сбоку голос Джексон. — А ты — нет, и сам это понимаешь.

Высокий театрально пожал плечами. Судя по всему, Эйлин. Пора бы и правда выучить их имена.

— Как скажешь, Джекс.

— Вот так и скажу. Здесь рабочая зона, а не детская площадка. Идите уже, блядь, работать.

Когда парни повернулись к тележке, Люарда и след простыл. Про него никто не вспомнил. Они подняли лямки и потащили тележку на север. Филип проводил их взглядом.

— А яйца у тебя на месте, Нагата. — В голосе Джексон слышалось уважение. — Не поспоришь. Но мой тебе совет — не лезь в пекло.

— Я тебя понял, — ответил Филип. — Прикроешь ненадолго, лады?

— Дела появились?

— Есть немного. Не пускай Камерона…

— Мы дождемся тебя, сами подключать не будем. Я ж не тупица. Ты это… аккуратнее там.

Филип не бывал в офисе Нами Ве с тех пор, как вышел из челнока с Моисеем на пару. Здесь они подавали заявки на питание, подтверждали корпоративные стандарты, получали койко-места и знакомились с местной правовой политикой. Филип все это едва помнил.

Комната нисколько не изменилась. Те же зеленые с серым стены, маленькое окошко да легкий металлический столик. Все мелочи, какие Филип подмечал сейчас, скорее всего были здесь и в тот раз. На столе — оправленное в серебряную рамку фото мужчины с темными волосами и реденькой бородкой. В углу — ваза с местными цветами. На стене — скромный серебряный крест. Филип не замечал за Нами Ве особой набожности, но кресту не удивился.

И хозяйка кабинета осталась та же. У Филипа успел сложиться некий ее образ, но пока он говорил, пока смотрел, как она слушает, понял, что картинка с реальностью не так-то и вяжется. Образ состоял из профессионализма, скромной харизмы, мягких глаз и жесткой улыбки человека, чья работа — говорить что все в порядке, даже когда все совсем наоборот. На деле же у Нами Ве оказалось живое лицо с сеточкой морщинок в уголках губ и глаза, которые, казалось, с одинаковой легкостью сияли что от смеха, что от слез. Филип вдруг понял, что хочет ей нравиться.

— Садись. — Она указала на рахитичную табуретку напротив стола.

Филип сел и развел руками у пояса — старый астерский жест «давай к делу».

— Ты администрация. Не знаю, что должно быть сделано, знаю только, что делать это не мне.

Он не удивился бы, скажи она: «А мне-то, по твоему, что делать?» Хороший, кстати, вопрос. К ее чести, она лишь облокотилась на стол и поджала губы.

— Он ранен?

— Не знаю. Ты бы его сама спросила. Его сбили с ног.

— И Алехандро там не было.

— Это были его парни. Людей порой заносит, и если так и оставить, назад уже не отыграешь. Это вроде…

— Оскорбление, — сказала Нами Ве, и в ее голосе уже не звучало обычное дружелюбие. Его место заняла бесконечная усталость. С толикой висельного юмора, может. — Это оскорбление.

— Это проблема. И кто-то должен ее решить.

— И этот кто-то — я, — сказала она печально. — Спасибо, Филип. Мне скорее всего еще понадобится твоя помощь. Но я услышала твои слова, и приму их со всей серьезностью.

— Этого хватит?

Она нахмурилась в ответ.

— В том смысле, — сказал Филип, — что Хандро тебя еще слушает? Раньше ты могла диктовать, но тогда за тобой стояла компания. За мной — профсоюз. За нами… А сейчас он станет слушать?

— Все получится.

Нами Ве говорила очень убедительно, и Филипу почти удалось уверить себя, что она и правда ответила на вопрос.

— Ты не понимаешь, что он такое, — Филип очень постарался не дать прозвучать в словах отчаянию.

На удивление, Нами Ве не пропустила их мимо ушей. Что-то в его лице заставило ее нахмуриться и откинуться на спинку стула.

— Так расскажи, Филип.

— Люди вроде него… — начал он и замолчал. — Мой отец таким был. Сильный. Уверенный. Его любили и очень старались заслужить его любовь. Получить хоть толику доверия, если выйдет. Творили страшное, лишь бы он заметил.

— Типа чего? — спросила она.

Филип не ответил. Понял вдруг, что избегает ее взгляда. Она кивнула, улыбнулась и показала на висящий на стене крест.

— Мама моя была святой. — Сарказм это или нет, сказать было трудно. — Она умерла несколько лет назад, здесь, и мне кажется, немало людей в колонии удивилось, как это солнце не погасло.