Безжалостный епископ (ЛП)

Пытаюсь сохранять спокойствие, но это невозможно. Улики, с которыми он заставляет меня столкнуться, трещат по швам. Мой разум мечется в разные стороны, основной инстинкт ищет способ контролировать это, чтобы перестало быть так больно, чтобы спрятаться и вернуться на десять минут назад, до того, как появилась возможность, что я могу стать жертвой. Это не я. Я не хочу, чтобы это было так.

Слезы переполнения застилают мне глаза, и голос становится водянистым. — Я простила тебе многое, но не могу смотреть сквозь пальцы на то, что ты вторгся в мою личную жизнь и лгал об этом. Я не верю тебе. Ты просто играешь в бога, потому что одержим всеобщими делами, как моя мама и твоя. Ты слишком боишься сделать свою собственную жизнь лучше, поэтому просто разрушаешь чужую!

Коннор дергает головой назад, как будто я дала ему пощечину. — Почему ты так зациклена на взломе? Ну вела ты блог для своих фотографий, и что? Разве не каждая девушка делает это в наши дни?

Когда он так говорит, это заставляет неуверенность, с которой я боролась по поводу своего тела и чувства невидимости, казаться такой маленькой и незначительной. Публикации в блоге и поиск Генри — единственные вещи, которые помогли мне пережить тот период в моей жизни. Как он может говорить, что иметь свой блог — это нормально, но при этом утверждать, что из-за него меня обхаживал сетевой хищник?

И мой обидчик — мистер Коулман? Отторжение проносится в моей голове. Может быть, то, что у меня было с Генри, было ненормально и заставляло меня чувствовать себя странно, но Генри — не мистер Коулман. Он не может им быть. Это означало бы…

Прежде чем я успеваю смириться с мыслью о том, что в классе вместо мистера Коулмана будет Генри, я отключаюсь и полностью немею. Я сжимаю руки, делаю неуверенные вдохи через нос, чтобы успокоиться, как учит меня Мэйзи, когда я чувствую, что сейчас выпрыгну из кожи.

— Ты в порядке? — спрашивает Коннор, отступая, когда видит, в каком я состоянии.

Я качаю головой, не в силах сформулировать словесный ответ.

— Вот. — Напрягая челюсть, Коннор достает фотографию девочки-подростка, которая так похожа на те фотографии, которые просил Генри. — Они у него на компьютере — большой, как у меня, с двумя мониторами. У меня есть зашифрованная копия его жесткого диска, где я и нашел это. Я не знаю, держит ли он их для себя, продает или что, но у него их больше, чем одна. Мы должны остановить его.

Взгляд на это вызывает бунт в моем теле. Я стесняюсь.

В голове мелькает каждая фотография, которую я когда-либо посылала Генри, а также дискомфорт и неуверенность, которые я испытывала каждый раз, когда отталкивала его, но меня убеждали сделать то, что он просил. У меня болит живот. Я блокирую все мысли о Генри, слишком уязвима, чтобы думать об этих воспоминаниях.

— Пожалуйста, — шепчу я, горло горит. — Я не хочу, Коннор. Я просто хочу, чтобы это прекратилось. Это слишком.

У него вырывается грубый звук, когда он заключает меня в объятия. — Прости меня, детка. Я не хочу причинять тебе боль этим. Просто, черт, ладно, я знаю, что все испортил, но я пытаюсь все исправить. Не хочу, чтобы он прикасался к тебе.

Наклонившись назад, он снова пытается передать мне улики. — Просто посмотри на фотографии в деле. У него эти жуткие, как дерьмо, трофеи и ожерелья с именами. Твое имя!

Еще одно воспоминание всплывает на поверхность, мутное и останавливающее сердце. Генри сказал, что у него есть подарок для меня. Что-то особенное, чтобы показать, что я ему небезразлична. У меня сводит живот.

— Мне нужно идти, я не могу быть здесь прямо сейчас.

Коннор рычит, запустив руки в волосы. — Тея!

Оттолкнув его, я поднимаюсь с кровати. Он встает с колен и следует за мной, пока я шагаю через комнату, вихрем возвращаясь назад, только чтобы снова уйти, пока мысли проносятся в моей голове.

— Ты просила меня рассказать тебе, — говорит он. — Я поклялся, что расскажу, а теперь ты не хочешь этого слышать.

— Это не то, что я думала, что ты скажешь! Как ты ожидал, что я отреагирую на все это? Я не… я не…

Не могу произнести это слово. Оно сидит на кончике моего языка, вонзая в меня кинжалы.

— Господи, — огрызается Коннор, ударяя кулаком в стену, когда не может сдержать себя.

Я подпрыгиваю от его силы, сердце замирает в горле, не могу стоять в стороне и смотреть, как он наносит себе увечья саморазрушительным поведением. Это выбивает меня из колеи.

— Что ты делаешь? — Я бросаюсь к нему, беру его за запястье, чтобы осмотреть покрасневшие костяшки пальцев и повреждения, оставленные в стене. — Почему?

Коннор сжимает челюсть, и один мускул дергается. — Мне показалось, что это хорошая идея.

— Не показалось. — Вздохнув, я отпускаю его руку. — Я действительно не могу сделать это прямо сейчас.

— Послушай, мы начнем с самого начала. — Он протягивает папку. — Ты должна слушать.

Коннор давит на меня, заставляя смотреть правде в глаза, с которой я не могу справиться. Я провожу пальцами по волосам и сглатываю, преодолевая жгучий жар в горле. — Пожалуйста, я не могу.

— Тея, послушай меня. — Он бросает папку на кровать. — Позволь мне объяснить.