Затем дорога внезапно пошла вниз и начала как будто бы спускаться вниз с крутого холма — хотя под ногами не было никакого холма, из-за которого дорога могла так измениться. Идти теперь стало трудно. Наклон дороги почти заставлял его бежать, и Фингон почувствовал, как чуть-чуть торопится идти дальше по серой тропе, хотя он и сдерживался как мог, поскольку боялся того, что лежало на дне этого склона. И он правильно боялся, поскольку как только он почувствовал, что дорога снова идёт по ровной поверхности, внезапно что-то огромное и жуткое вырвалось наружу — пламя — и не пламя, свет — и не свет. На мгновение покрывающая его тьма рассеялась, и её заменило нечто худшее, безжалостно светившее во все стороны, сияя холодом, который был страшнее, чем холод Хелькараксэ. Фингону показалось, что на фоне сияющей молнии он увидел множество чёрных многоногих ползучих тварей;, но среди них были жуткие очертания змея, облачённого в броню из блеска и сияния. Это был Глаурунг Золотой — или что-то очень на него похожее; и он не был таким, как когда Фингон и его всадники своими стрелами заставили его бежать и скрыться между ног своего хозяина, но таким, как он вышел в полной своей мощи, чтобы иссушить долины Ард-Галена при Дагор Браголлах.
Берегись драконов!
Затем тьма — тяжкая и тихая — пала на него снова, и он видел лишь дорогу. Фингон стоял, застыв и держа в руке кинжал. Он готов был посмеяться над собой. Что же можно сделать кинжалом против такого чудовища! И здесь было так много пауков; гораздо больше, чем он предполагал, и они сами были гораздо больше. Он теперь уже не видел, где они. Большинство были далеко от серого полотна дороги — большинство, но не все; и из того, где они были, ему было очевидно, что они знали, где проходит эта дорога. А дракон мог появиться в любой момент.
Но это была его дорога, и другой у него не было. Он чуть выпрямился. И пошёл дальше.
Вскоре он услышал звук, похожий на цокот копыт. Он полуобернулся — звук шёл справа, и в сиянии мерзостного явления чудища он не видел там ничего, кроме пауков. Но к нему скакал всадник, он яростно летел от тьмы ко тьме. Когда он подъехал к дороге, мышцы его коня сжались в комок, и он перепрыгнул через неё, словно через какое-то высокое препятствие. Фингон закричал. Это был Рохаллор, конь его отца;, а всадником был Финголфин, Верховный король, отец Фингона — и глаза его горели.
Но он уже снова исчез в ночи. Именно так он поскакал, чтобы бросить свой вызов перед вратами Моргота, и в отчаянии Фингон не смог его удержать. Уже давно Финголфин был полон решимости завершить войну своего брата и увидеть, как убийца его отца будет повержен, и, хотя верил он напрасно, гнев его был столь же истинен на своём пути, как пламя падающей звезды.
Фингон опустил голову и взглянул на серую дорогу у себя под ногами, и посмотрел туда, налево, где исчез его отец. Предупреждение Ирмо всплыло у него в памяти —, но он не хотел слушаться. Он пошёл ради одного, но было и другое дело, гораздо более важное. Как же ему не свернуть в сторону ради отца?
Он глубоко вздохнул. Во тьме было множество пауков. Где-то таился дракон.
— Я не боюсь, — сказал он.
И, тем не менее, в тот момент он прежде всего вспомнил слова короля Ольвэ. Дерзкий и торопливый; так он назвал Фингона, когда тот преклонил колени у ног короля, — назвал того, кого среди Изгнанников всегда восхваляли, как самого отважного командующего.
Дерзкий и торопливый.
В этом месте было множество теней. Фингон знал, что его отец никогда не оказывался в Пустоте. Дух его пребывал в чертогах Мандоса.
Кем бы ни был этот всадник — это не мог быть он.
Сердце Фингона тяжело скорбело, но всё-таки он опустил кинжал обратно в ножны. Снова он посмотрел на серую дорогу. Какой же она была однообразной и жалкой!
И он пошёл по ней дальше.
***
Ни пауки, ни драконы не беспокоили Фингона, пока он дальше шёл по дороге. Но он начал ощущать огромную усталость. Казалось, на него давила какая-то огромная тяжесть. Долгое время он не мог понять, что это могло бы быть. Затем он остановился и протянул руку и увидел, что на нём — серебряная корона.
— Конечно же, — пробормотал он. Если его отец умер — тогда теперь он король. И он почувствовал себя так, как он чувствовал раньше, до того, как внезапно ощутил, где именно он находится и, что происходит;, но теперь он уже видел всё насквозь, и мог сопротивляться: и поэтому, хотя он снова был снова облачён в синие и серебряные одежды, он уже не смог поверить, что снова находится в Белерианде. Это была Пустота, и здесь была дорога; и вокруг него уже не появился прекрасный пейзаж. Но с короной, как кажется, он должен был смириться. Она не была лёгкой.