Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке

С первых тактов оратории музыка Франка меж тем «характеризует своё время» в совершенно ином ключе. «Заповеди» открываются прологом в едва слышной, мрачной, мглистой звучности. В этой вступительной части, в соответствии с логикой циклической формы[641], любимой Франком, проводятся несколько мотивов, из которых затем будет соткана материя монументального звукового действа. Это не темы, но нарочито простые модули, почти лишённые индивидуальной выразительности: например, базовый мотив всей оратории – ход на четыре ступени вверх с последующим мягким скачком вниз – и звучащая в ответ тихая интонация стона из двух нисходящих нот. Уже в прологе Франк демонстрирует слушателю расстановку сил: мир лежит во зле, в тихо клубящемся звуковом тумане тенор-рассказчик, напоминающий барочного Евангелиста[642], повествует о печали, страхе и безжалостном угнетении слабых. Их единственная надежда – образ Спасителя, возвышающего голос над мраком. К нему стекается человечество, и пение льётся с высоты: с ощутимым усилием выбираясь из низкого регистра, музыка взмывает ввысь, словно прошедший сквозь пелену облаков самолёт. Прозрачные, мягкие волны скрипок подготавливают вступление «небесного хора»[643], упоенно славящего Иисуса, а лучезарный щебет флейт напоминает о барокко – в ораториях Генделя такой фактурой могло обозначаться присутствие ангелов, парящих в воздушной среде. Партитура Франка вполне принадлежит своему веку: её величественные ясные краски, звуковая мощь, траурно-триумфальная героика и немного помпезный милитаризм в духе Гектора Берлиоза, неистовые кульминации, предвосхищающие Малера и отчасти Брукнера, – всё это говорит о романтизме, находящемся в точке зенита. Вместе с тем автор – церковный органист, по долгу службы постоянно имеющий дело со старинной музыкой. «Гневные» людские массы у Франка напоминают знаменитый «Куда исчезли вы, гром, молнии и буря?»[644] – хоровой катаклизм, разражающийся в «Страстях по Матфею» Баха после заключения Христа под стражу; сопрано от имени аллегорического «ангела прощения» в пятой части поёт нечто, простотой и песенностью напоминающее немецкий хорал; вступление голоса Иисуса в шестой как будто отсылает к речитативу Христа «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое»[645] из баховской сцены Тайной вечери.

Сюжета как такового в оратории нет. Каждая часть посвящена одной из Заповедей[646], причём евангельский текст может даже не приводиться дословно: смысл всех «блаженств» раскрывается в чередовании реплик «злых» и «добрых» персонажей. Примечательно, что они почти не взаимодействуют: текст устроен так, словно они не реагируют на сказанное прежде, не оппонируют друг другу и не спорят. Земной и небесный хоры, Иисус, сатана, Богородица, ангел смерти и ангел прощения, миротворцы, тираны, язычницы и добродетельные еврейки – все они помещены Франком в исполинскую многофигурную композицию – и вместе с тем странным образом разобщены; сопоставлены – но отнюдь не столкнуты в конфликте. Даже в те моменты, что призваны быть очень острыми, – к примеру, в седьмой части, посвящённой «миротворцам», где сатана взывает к людской массе, подстрекая к насилию, а рёву озверевшей толпы противостоит голос Иисуса, Франк вроде бы рисует всё это яркими, контрастными красками, – но в то же время впечатление битвы отсутствует. Голос Христа звучит через целых 14 тактов после криков дьявола и его свиты; напряжение успевает спасть, и его слова даже не звучат прямым ответом на них.