Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке

«Первое появление в Библии слова "любовь" связано не с любовью мужчины к женщине, или женщины к мужчине, или ребёнка к матери, или матери к ребёнку, – нет, первой была любовь отца к сыну», – замечает в предисловии к своей книге «Впервые в Библии» израильский писатель Меир Шалев{132}. Этим отцом был Авраам – один из библейских патриархов, прямой потомок Ноя из колена его первенца, Сима. Говоря Аврааму, что Исаак, его сын, должен быть принесён отцом в жертву всесожжения – т. е. вначале заколот, а потом предан огню, – Бог действительно впервые упоминает о любви. Этот пассаж вновь заставляет задуматься о том, каким незаурядным писателем был автор библейского текста. Бог не сразу называет Исаака по имени и раскрывает Аврааму свой замысел постепенно, так что чудовищность задачи вырисовывается перед ним с каждым новым словом. «Возьми своего сына, – начинает Бог, не указывая пока какого; дело в том, что у Авраама было двое сыновей от разных жён, но именно младшего, Исаака, он берёг как зеницу ока. – Единственного своего, – добавляет Бог, поскольку старший сын, Измаил, и его мать давно уже не жили с Авраамом под одной крышей, – любимого тобой, Исаака, – затем уточняет он, как будто у Авраама ещё могли остаться сомнения, – и иди с ним в землю Мориа. Принеси его там в жертву всесожжения на горе, которую Я укажу тебе»{133}.

Землю Мориа обычно отождествляют с горой Мориа в будущем Иерусалиме, или Храмовой горой – сакральным для иудеев и мусульман местом, где впоследствии воздвигнут оба еврейских храма[243]. Авраам с двумя слугами и младшим сыном шли к ней в течение трёх дней. На гору они поднимались в одиночестве, причём Исаак нёс дрова, которые должны были гореть на жертвеннике, а его отец – огниво и нож. Возможные версии того, что происходило потом, можно увидеть на нескольких работах Рембрандта, обращавшегося к этому сюжету как минимум трижды – раз в десятилетие. На знаменитой картине 1635 г. мощный старец левой рукой зажимает лицо отрока, лежащего на спине с запрокинутой головой, как жертвенное животное. Мы видим их через долю секунды после того, как правой он должен был нанести удар по открытой шее сына, – но нож выронен и свободно падает, а ангел, ворвавшийся в волнении туч и света (возможно, схвативший руку старика так неожиданно, что она разжалась), обращает к Аврааму почти сердитый жест. На гравюре 1645 г. – чуть более ранний момент: неся дрова на гору, Исаак вдруг спросил отца: «Есть у нас огонь и дрова, но где же агнец для всесожжения?» – «Бог уготовит себе агнца», – был ответ{134}, и именно эту фразу, судя по указывающему в небо жесту, говорит здесь Авраам своему примерно 12-летнему сыну. Тот смотрит перед собой, не встречаясь с отцом глазами. Офорт[244] 1655 г. – самая поздняя из трёх работ – среди потоков штриховки, будто передающей движение ветра вокруг фигур, изображает измождённого старика, совершенно не похожего на могучего героя с полотна 20-летней давности. Он неловко держит нож в отведённой назад левой руке, правой прикрывая глаза худому мальчику, стоящему возле него на коленях, и прижимая его к себе. Ангел, который появляется из-за спины Авраама, прикасается к нему обнимающим жестом, но Авраам отстраняется, глядя куда-то за пределы гравюры.

Попытка интерпретировать сюжет о жертвоприношении Исаака так или иначе приводит художника к обдумыванию чувств любви, страха и горя, которые с пронзительной точностью переданы в этой работе Рембрандта. В уже процитированной книге Шалев предполагает, что после того, как ангел в последний момент предотвратил убийство Исаака, отец и сын не виделись больше. «Авраам пришёл к своим слугам и вместе с ними вернулся в Беэр-Шеву и долго жил там»{135}, – сказано в Библии так, словно он и правда сошёл с горы Мориа в одиночестве.

Несмотря на то что на офортах Рембрандта рядом с Авраамом изображён мальчик-подросток, согласно раввинистической традиции на момент жертвоприношения Исааку было 37 лет[245]. В начале 1952 г., когда крупнейший английский композитор XX столетия, Бенджамин Бриттен, впервые начал работать с этим сюжетом, он был почти ровесником Исаака: полутора месяцами ранее Бриттену исполнилось 38. Сочинение, о котором идёт речь, написано в древнем жанре кантикля[246] – духовного гимна-песни. Первоначально – как в восточном христианстве, так и в западном – кантикли могли распеваться на тексты псалмов и имели культовое назначение. Позже они стали свободным вокальным жанром, не обязательно предназначенным для исполнения в церкви, но по смыслу связанным с образами и темами, почерпнутыми из Писания.