Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке

Незадолго до этого, между 1908 и 1912 гг., Шёнберг работал с небывалой интенсивностью[280]: тогда началось его «обращение», переход от романтического языка ранних работ к открытому космосу атональности, а затем – обретению священного закона серийной техники, что произошло в начале 20-х. В то же время восьмилетний период между 1912 и 1920 гг. был отмечен только двумя работами. Это оратория «Лестница Иакова», а также четыре песни для сопрано с оркестром ор. 22 на стихи Рильке и Эрнеста Доусона[281]. Самая развёрнутая песня этого цикла – № 1, «Серафита» на слова Доусона в немецком переводе поэта-символиста Стефана Георге – связана с «Лестницей Иакова» общим литературным источником. Это оккультно-мистический роман Оноре де Бальзака «Серафита» (1833–1835), стоящий несколько особняком среди сочинений французского прозаика, основоположника реализма. «Серафита» рассказывает об андрогинном существе по имени Серафитус-Серафита – женские персонажи романа видят его как мужчину, мужские – как женщину. Это источающее мерцание, бесплотное создание обладает даром ясновидения («зеркальности», как её называют в романе{149}). Коммуникация с ним происходит в состоянии медитации, на чём-то вроде утраченного праязыка, в котором у всех вещей есть «настоящие» названия. Серафита – предтеча целого сонма ангелов, которые позже наводнят литературу второй половины XIX – начала XX в., появляясь у Рильке, Стриндберга, Георге и других. Кроме того, в романе Бальзака упоминается видение Иакова, а его структура уподоблена лестнице самим автором: «Семь духовных миров мистической лестницы поднимаются этажами в пространстве»{150}; каждой ступени соответствует одна глава. Для работы над романом у писателя было два импульса: любовь к Эвелине Ганской – русской польке, пламенной католичке со склонностью к мистицизму, через 15 лет после «Серафиты» согласившейся выйти за Бальзака замуж, а также сильное увлечение Сведенборгом.

«Серафита» из 4-х песен op. 22

Совершая своё собственное внутреннее восхождение в те годы «наблюдения за облаками», приведшие его к додекафонии, Шёнберг был почти помешан на «Серафите». Ещё за несколько лет до этого, в 1911–1912 гг., он задумал музыкально-драматическую мистерию, где атмосфера и образы романа Бальзака должны были переплетаться с работой ещё одного литератора, связанного со Сведенборгом: Августа Стриндберга[282]. В Австрии и Германии предвоенного времени он был суперпопулярен: между 1913 и 1915 гг. около двух десятков пьес Стриндберга были сыграны в 62 немецкоязычных городах порядка 1000 раз[283]. Швед, как и Сведенборг, Стриндберг прошёл увлечение оккультизмом и мистикой, достигшее пика в 1890-х. Шёнберг выбрал его небольшой текст под названием «Иаков борется»[284], вошедший в роман «Легенды» 1898 г. Он описывает кризис веры, терзающий рассказчика в сюрреалистическом, полувымышленном Париже. Из-за того, что тексты Бальзака и Стриндберга были связаны с историями видения и борьбы Иакова, а также теософским[285] учением Сведенборга, Шёнберг хотел объединить их, превратив фрагмент из Стриндберга во что-то вроде приквела «Серафиты». Он даже намеревался просить Стриндберга о либретто, однако этому помешала болезнь и смерть драматурга. Некоторое время Шёнберг думал о том, чтобы положить на музыку непосредственно текст Бальзака, и к 1914–1915 гг. этот замысел превратился в колоссальную симфонию, которая изначально предназначалась для обширного инструментально-хорового состава и призвана была исполняться в три вечера. Словесной основой её должен был стать пёстрый ковёр[286] литературных текстов, библейских цитат и слов самого Шёнберга. Стремление мыслить свою музыку как отражение единой, всеобъемлющей философско-этической концепции, свойственное немецким романтикам, абсолютно очевидно в этом замысле: в тугой узел здесь сплетены сведенборгианство, доктрина о реинкарнации, почерпнутая из восточных учений, христианство и философия символизма. Оратория «Лестница Иакова» должна была стать финальной частью этого циклопического действа.