Библия и мировая культура

И еще одна особенность выделяет Книгу Пророка Йехэзкэля из других пророческих книг: ее кульминационные моменты представляют собой таинственные, необычные видения, через которые пророк, живший в предельном напряжении душевных сил, пытался выразить тайну Божественного Откровения. Так рождается особый жанр пророчеств-видений, наполненных таинственными аллегориями и эзотерическими[324] символами и в то же время конкретно-чувственных и наглядных, почти кинематографичных, — жанр, который окажет огромное воздействие на апокалиптическую литературу[325], на средневековую христианскую литературу (жанр видений и мистерий), на европейскую литературу в целом (например, на «Божественную Комедию» Данте и «Потерянный Рай» Дж. Милтона).

Одно из самых знаменитых видений Йехэзкэля открывает его книгу (первая глава получила в европейской традиции условное название «Видение Иезекииля»). Необычное видение явилось священнику Йехэзкэлю, когда он находился на берегу реки Кевар (Ховар). Он был так потрясен увиденным, что долгое время не мог говорить и, вернувшись в поселок, вел себя странно: на кирпичах чертил план Иерусалима и возводил вокруг него земляной вал, стриг себе волосы и связывал руки, поедал отвратительный хлеб, замешенный на помете. Лишь через несколько дней он смог рассказать о том, что увидел: «И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, // А из средины его как бы свет пламени из средины огня…» (Иез 1:4–5; СП). Среди этого огня Йехэзкэлю явились четыре таинственных животных, каждое из которых имело четыре лица — человека, льва, тельца и орла, и четыре крыла, два из которых несли их тела, а два других, скрещиваясь над их головой, скрывали от взора нечто ослепительное, что они одновременно несли. «И животные быстро двигались туда и сюда, как сверкает молния» (Иез 1:14; СП). А возле этих животных — перед лицом каждого из них — Йехэзкэль увидел колеса с высокими и страшными ободьями, полными живых глаз. Колеса двигались вместе с животными во все стороны. Над головами животных пророк увидел «подобие свода, как вид изумительного кристалла» (Иез 1:22; СП), над сводом — подобие престола, «по виду как бы из камня сапфира» (Иез 1:26; СП), а над подобием престола — сияющее радугой подобие человека. Именно оттуда раздавался «глас Глаголющего» (Иез 2:1; СП). «Такое было видение подобия Славы Господней» (Иез 2:1; СП), — заключает пророк.

И до этого в текстах Танаха встречались подобные примеры призвания пророка в видении теофании. Но видение Йехэзкэля отличается нагнетанием крайне экзотических и эзотерических, трудно расшифровываемых образов-символов (впоследствии в иудейской традиции они признавались столь таинственными, что Талмуд воспретил их публичное истолкование, а из толкования видения Меркавы — Небесной Колесницы — в узком кругу посвященных рождается еврейская мистическая традиция, и прежде всего Каббала). И хотя по поводу «Видения Иезекииля» существует огромная экзегетическая и научно-популярная литература, вряд ли можно истолковать его сугубо рационально, тем более — однозначно. В четырех животных увидят символику пространственной структуры (четыре стороны света), в их ликах — атрибуты животных-царей (лев — сила, орел — небесное парение, человек — разумность, телец — жертвенность). Христианская экзегеза увидит в четырех ликах указание на четырех евангелистов: человек — Матфей, лев — Марк, телец — Лука, орел — Иоанн (впервые подобное толкование предложил раннехристианский писатель и экзегет Ориген, связав «лики» с началом каждого из четырех канонических Евангелий). Особенно врежется в память последующих поколений таинственный образ «многоочитых колес» — офаним — быть может, символ грозного всеведения Бога (впоследствии и в иудейской, и в христианской традиции офаним будут рассматриваться как особая разновидность ангелов).