Библия и мировая культура

Не умолчу о действии мощи его,
о дивной соразмерности членов его.
Кто приоткроет край его одежд,
кто проникнет сквозь в двойную его броню?
Врата его пасти — кто их отворит?
Ужас — зубов его круг!
Величавы ряды его щитов,
как печатью, намертво скреплены,
плотно пригнаны один к одному —
и ветру не провеять между них!
Ряд к ряду тесно прижат,
они сцеплены так, что разъять нельзя.
От его чоха блистает свет;
и глаза его, как вежды зари,—
из пасти его рдеет огонь,
искры разлетаются окрест нее!
…На его вые почила мощь,
и ужас несется впереди него;
крепко сплочена его плоть,
словно литая, не задрожит…

(Иов 41:4–11, 14–15

) [623]

Серия грандиозных картин, воссозданных в речах Господа, вызывает в душе Иова некое преображение. Мир предстал перед его глазами совершенно иным — таинственным, величественным и прекрасным, неизмеримо более сложным, чем одна человеческая мера. И самое главное для Иова — Бог предстал перед ним живым и близким, воплощением полноты бытия. В этом — ключ к заключительным словам героя:

Теперь знаю: Ты можешь все, и невозможно противиться Тебе! …Да, Ты явил дивное, непонятное мне, великое, непостижное для меня. …Только слухом я слышал о Тебе; ныне же глаза мои видят Тебя, — сего ради отступаюсь и раскаиваюсь во прахе и пепле!

(Иов 42:2, 5–6

) [624]

Таким образом, вряд ли возможно понимать историю Иова как моралистическую притчу о пользе терпения и смирения, а тем более о смирении из страха перед Богом. Столь же однозначна и плоска трактовка Иова как бунтаря, обвиняющего Самого Господа в существовании зла и страданий в мире. Нет, перед нами и опыт дерзновенного сыновнего спора с Богом, умудряющего и просветляющего дух (подобно знаменитому противостоянию в ночи патриарха Иакова и Ангела Господня), и опыт горького разлада с миром и самим собой, и — в результате — опыт качественно нового познания мира и постижения Бога, приятия Его и примирения с Ним. Без этого нет опоры человеческой душе, нет выхода из противоречий мира, коренящихся в самом мире и человеке, в свободе воли, данной последнему.

Итак, посрамлен сатан и подтверждена способность человека к чистой, бескорыстной вере, основанной только на любви к Тому, Кто движет и согревает мир. Иов подтвердил великую способность человека радоваться жизни и верить среди гноя и пепла. Вместе с сатаном посрамлены и три мудреца — Элифаз, Билдад и Цофар, ибо они обосновывали праведность надеждой на вознаграждение. Вот почему Господь говорит Элифазу из Темана: «Гнев Мой пылает на тебя и на двух друзей твоих; ибо вы не говорили обо Мне так правдиво, как раб Мой Иов!» (Иов 42:7) [624]. Прощение мудрецов возможно, если за них помолится Иов: «…только его молитву Я приму, чтобы не отвергнуть Мне вас за то, что вы не говорили обо Мне так правдиво, как раб Мой Иов!» (Иов 42:8) [624].

И стихи вновь сменяются прозой, как возвращается на круги своя жизнь Иова: «И повернул Господь к возврату путь Иова, когда помолился Иов за друзей своих; и вдвое умножил Господь все, что было у Иова. //…И стало у него семь сыновей и три дочери: // и назвал он одну — Горлица [Йомима], вторую — Корица [Кециа], а третью — Румяна [Кэрэн-Га-пух — Рожок-с-Притираниями]; // и по всей земле нигде нельзя было найти женщин, которые были бы так хороши, как дочери Иова. И дал им отец наследство наряду с братьями их. // После этого Иов жил еще сто сорок лет и видел своих детей и детей своих детей, вплоть до четвертого поколения. // И умер Иов в старости, насытясь жизнью» (Иов 42:10, 13–17) [625]. Так, традиционной эпической формулой, которой завершались жизнеописания патриархов, завершается и история Иова. И сама обрамляющая композиция, возвращение в финале к исходной ситуации еще раз подчеркивают, что вся рассказанная история — некая условная испытательная модель, в которой подвергался проверке человек, крепость его веры, сила его духа. Но не есть ли вся наша жизнь такая же ситуация испытания? И можем ли мы подняться на духовную высоту Иова? И еще один тревожный вопрос: что делать с погибшими детьми Иова? Ведь явно они не вернулись, появились другие. Может ли быть залечена эта рана? И есть ли ответ на проклятый вопрос теодицеи?