Библия и мировая культура

Специфика жанра апокалипсиса

На самом позднем этапе развития древнееврейской культуры, в эпоху насильственной эллинизации и отчаянного сопротивления ей, когда наиболее пытливые, сомневающиеся и мучающиеся умы пытаются постичь роковой смысл истории, рождается еще один уникальный жанр древнееврейской литературы, оказавший огромное влияние на последующую традицию, особенно христианскую. Этот жанр получил греческое название «апокалипсис», что в переводе означает «откровение», ибо он был связан с особым знанием, полученным путем Божественного Откровения. При этом Откровение обретало наглядную, зримую, осязательную форму «видений» — видений о конце истории, о финальном сражении Добра и Зла, о пришествии Мессии. Авторов этих сочинений впоследствии стали называть апокалиптиками, а всю литературу такого рода — апокалиптической, или просто апокалиптикой. А так как апокалиптики говорили о последних днях мира, то слова «апокалипсис», «апокалиптический» постепенно приобрели в массовом сознании значение «конец света», «то, что связано с последними днями истории».

Корни апокалиптической литературы следует искать в пророческих книгах — и в их философско-этической концепции, и в их особом стиле. Именно у пророков обнажается намеченная уже в текстах Торы главная коллизия и побудительная сила исторического развития — противостояние Добра и Зла в мире и в душах людей. Апокалиптики доводят это противостояние до апогея. Тема апокалипсиса — эсхатология, конец неправедной истории, переход бытия в инобытие, истинно достойное человека, решающее сражение Добра и Зла и мистические тайны мира, открывающегося «по ту сторону» истории. Все внимание апокалиптиков сосредоточено на прозревании и созерцании Мессианских времен.

Апокалиптик особенно остро ощущает тотальную несправедливость человеческой истории и необходимость ее искупления как вины. Поэтому так важна для него финальная точка истории, которая бы разрешила противоречия, придала истории смысл. Ведь неслучайно Н. Бердяев напишет: «История имеет смысл только в том случае, если она кончится, если она не будет бесконечной». Следует добавить: если она кончится победой Добра (в это не могли не верить люди, верящие в Промысел Божий). Но утвердится это Добро через страшные потрясения, через родовые пред-мессианские муки.

Апокалиптики заимствовали у пророков их образность, стилистику, язык, самоё форму «видений», сопровождающихся загадочными, таинственными, сверхъестественными явлениями, труднорасшифровываемыми мистическими символами и аллегориями. В этом плане самое большое значение для апокалиптиков имела Книга Пророка Иезекииля. «Метафорический язык пророков, — пишет А. Мень, — доведен у апокалиптиков до крайности. В их книгах присутствуют и космология и оккультные знания; они перенасыщены аллегориями и намеками. Однако за всеми этими огненными реками и скалами, крылатыми существами и чудовищами проступает одно центральное видение: близость Царства Божия»[420].

Апокалиптики претендовали на роль хранителей и толкователей тайн седой старины, указующих будущее. Они укрывались за именами прославленных людей прошлого: Адама и Евы, Еноха, Патриархов, Баруха, Эзры. Но одно дело, когда книга приписывалась вполне историческому Соломону, и несколько иное, когда апокалиптик говорил устами персонажа доисторических времен и «пророчествовал», в сущности, о прошедших событиях, но в форме будущего времени. И если прежде пророки, говоря от имени Господа, не скрывали своего лица, обращались к народу и от своего имени, говорили действительно о будущем, то у апокалиптиков будущее предстает мистифицированным. «И все же это не просто мистификация, — пишет С.С. Аверинцев. — По очень серьезным и содержательным причинам апокалиптическому автору нужна для осмысления истории воображаемая наблюдательная позиция вне истории. Эту позицию удобно локализовать либо в самом начале истории, либо в самом ее конце, но к концу — прикован умственный взор апокалиптика, а в начале — он помещает своего персонажа, хотя бы того же Еноха. Глазами этого своего персонажа он видит прошедшее и настоящее как будущее, одновременно притязая на то, чтобы знать будущее с той же непреложностью, с которой знает прошедшее и настоящее. Различие между прошедшим, настоящим и будущим в принципе снято, и через это снята сама история; она предстает в мистических числовых схемах и мистических аллегориях, как нечто предопределенное и постольку данное готовым. Апокалиптика — это мистика абсолютизированной, и потому абстрактной, и потому снятой истории»[421].

Вероятно, так остро и страшно было переживание апокалиптиками открытых их взору сокровенных тайн истории и будущего мира, что они не осмеливались провозгласить их от себя и говорили от имени прошлых веков.

Религиозно-философский смысл Книги Даниэля и ее жанровая специфика