Библия и мировая культура

Главы 1–6-я еще не являются собственно апокалипсисом. Они представляют собой аггаду — сказание, облеченное в форму притчи (вернее, серии притч, связанных единым героем — самим Даниэлем). По жанровым признакам эти начальные главы близки притчевой назидательной повести (Книга Рут, Книга Эстер, Книга Йоны и др.) и дают, как и они, великие духовные примеры, образцы нравственной стойкости, преданности вере, готовности к самопожертвованию. В них рассказывается, как Даниэль вместе с тремя иудейскими юношами (точнее, мальчиками-подростками) оказался в плену у вавилонского царя Навуходоносора. Царь достаточно благосклонно относится к ним и хочет сделать своими приближенными. Но перед юношами встает вопрос: как сохранить в языческом окружении верность Закону, верность Единому Богу? Так начинаются их испытания. Они отказываются от нечистой пищи (не положенной по иудейскому закону) и питаются только овощами и водой. Но козни и доносы царедворцев приводят к тому, что трое отроков брошены в раскаленную печь за отказ поклониться золотому истукану. Однако сам Ангел Господень оберегает юношей от огня, и изумленный царь обнаруживает невредимыми четырех мужей — «и вид четвертого подобен сыну Божию» (Дан 3:25; СП), т. е. Ангелу Господню. Затем, уже при царе Дарии, Даниэль брошен в львиный ров за то, что, несмотря на запрет, три раза в день молится своему Богу. Но львы не принесли Даниэлю никакого вреда, ибо Сам Господь охранял его. Эти эпизоды книги вселяли мужество в сердца тех, кто при Антиохе сопротивлялся эллинизации, внушали мысль о том, что Господь не оставит верных Ему.

В первой части книги, насыщенной драматизмом, автор дает также свою философию истории. Он говорит о том, что Бог Израиля — Бог всех народов, и как бы ни поражало внешним блеском могущество язычества, оно призрачно и ложно, оно рассыплется, как рассыпалась некогда Вавилонская башня. Именно так Даниэль, наделенный особым даром тайноведения и снотолкования, истолковывает тревожный сон Навуходоносора о явившемся ему истукане. Голова этого истукана — из золота, грудь и руки — из серебра, живот и бедра — из меди, голени — из железа, ноги же «частью железные, частью глиняные» (Дан 2:33; СП). Затем камень, сорвавшийся с горы, ударяет в этот колосс на глиняных ногах, и он рассыпается в прах. (К этому вещему сну будут затем обращаться многие поэты, в том числе и великий Данте.) Сам истукан в истолковании Даниэля — мировые державы и царства, клонящиеся к упадку, весь мир язычества (неслучайно форма видения заимствована из языческой легенды об утрате «золотого века»; о четырех «веках», каждый из которых хуже предыдущего, говорится у греческого поэта VII в. до н. э. Гесиода). Камень, разрушающий исполина, — Сам Господь, выносящий приговор язычеству, земному Граду, который зиждется только на посюсторонних и земных благах. Ему уже в пророческих книгах противопоставлен Град Божий (Вавилон и Иерусалим выступают как два противоположных духовных принципа, как Град земной и Град Божий)[423]. Это противопоставление продолжает автор Книги Даниэля: существование деградирующих держав сменится Царством, которое воздвигнет Господь и которое «будет стоять вечно» (Дан 2:44; СП).

Мудрец отчетливо видит нисходящее движение истории, энтропию Зла — и одновременно говорит о неукоснительности победы Добра. История предстает двуликой — нисходящей и восходящей. Если в этом и проявляется влияние ирано-персидского дуализма, то последний переосмыслен в свете библейского миросозерцания: Зло не извечно, не абсолютно, оно обусловлено свободой воли, данной Творцом Своему творению, и оно может быть преодолено — через его предельное сгущение и конечную борьбу с ним.

Мысль о тщете земной гордыни, грозное предостережение Граду земному звучат в рассказе о том, как Навуходоносор впал в животное состояние и совершенно обезумел, но истинное раскаяние и признание им Господа возвращают ему разум (Дан 4; автор книги вновь подчеркивает, что язычники также могут познать Бога, если осознают, что их жизнь — заблуждение). Столь же грозное предостережение об обреченности тщеславного Града земного, об обреченности всякого тирана выражено в знаменитой сцене, получившей условное название «пир Валтасара».

Сын Невухаднеццара (Навуходоносора) Бэльшаццар (Валтасар) устроил роскошный пир, на котором он и его придворные и наложницы творили всякие непотребства и пили из священных сосудов, которые Навуходоносор вывез из Иерусалимского Храма. В самый разгар неправедного пира — кульминации фальшивого блеска земной тщеты — является грозное видение, до смерти перепугавшее царя: «В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала» (Дан 5:5; СП).