Библия и мировая культура

В европейской иконографии и живописи Иуда традиционно предстает как духовный и физический антипод Иисуса, как на фреске Джотто «Поцелуй Иуды» или на фресках Беато Анджелико, где он изображен с черным нимбом над головой. В византийско-русской иконографии Иуда обычно повернут в профиль, как и бесы, чтобы зритель не встретился с ним глазами. В христианской живописи он изображается темноволосым и смуглым человеком (в нем единственном из круга приближенных к Иисусу настойчиво акцентируются черты семитской внешности). В искусстве Средневековья и Раннего Ренессанса на плече Иуды часто сидит демон, нашептывающий ему дьявольские слова. Один из распространеннейших мотивов в живописи начиная с эпохи Раннего Ренессанса — повешение Иуды на дереве; при этом он часто изображается с кишками, выпавшими наружу (эта же деталь была популярной в средневековых мистериях и мираклях).

В то же время уже в эпоху раннего христианства возникает гностическая секта каинитов, которая вопреки ортодоксальной христианской традиции «понимала предательство Иуды Искариота как исполнение высшего служения, необходимого для искупления мира и предписанного самим Христом»[604], и, в сущности, поклонялась Иуде. Подобный подход базируется на многозначительных намеках самих евангельских текстов, указаний Иисуса на то, что Он следует написанному в Писании и что, возможно, частью плана является «предательство» (с согласия Христа) Иуды, ибо Мессия должен пострадать и погибнуть (ср. Песнь Раба Божьего у пророка Исаии, точнее, Второисаии, а также ессейские представления об Учителе Праведности). Крайне важны в этом смысле и указания Иисуса Иуде осуществлять быстрее задуманное, и Его слова, сказанные после ухода Иуды в ночь из горницы Тайной Вечери: «…ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нем…» (Иоан 13:31). Так «срабатывает» этимология имени ЙегуДа — «да прославится [Бог]» у евангелиста Иоанна, для которого наиболее важна мистериальная символика преодоления смерти, славы Иисуса в самой смерти, и это же дает возможность интерпретировать все действия Иуды как сознательное самопожертвование во имя Учителя и обращения к Нему сердец людей. Иуда, взяв на себя «полюс зла», еще больше высвечивает и оттеняет сфокусированные в Иисусе добро и свет.

Новое открытие и актуализация проблематики, связанной с евангельским образом Иуды, происходит в конце XIX — начале XX в. В начале XX в. польский исследователь А. Немоевский в книге «Бог Иисус: Происхождение и состав Евангелий» отметил частотность и популярность образа Иуды Искариота в европейской культуре: «…образ рыжеволосого предателя Иуды, предающего своего Учителя поцелуем любви в руки грубой силы за ничтожную плату в тридцать сребренников, стал каким-то привидением. Он встречается везде. Можно было бы составить большой музей Иуды из картин и скульптур знаменитейших художников, из тысяч романов, новелл и поэм, этических трактатов и революционных стихотворений»[605]. А. Немоевский отмечает как символичность образа Иуды, подчеркивая, что этот символ стал уже избитым, так и его психологическую правдивость.

ХХ век стремится преодолеть «избитость», заштампованность образа Иуды и раскрыть одновременно как его культурологический и даже социально-политический смысл, так и его психологические загадки. Как подчеркивает А.Е. Нямцу, «на первый план выдвигается не констатация факта предательства, а исследование нравственно-психологических мотивировок содеянного с точки зрения национально-исторического своеобразия конкретной литературы и общечеловеческих ценностей»[606].

Так, С. Соловьев в книге «К легендам об Иуде-предателе» (1895) предпринимает попытку создания целостной «биографии» Иуды не только по евангельским текстам, но и по материалам апокрифов и легенд о нем, воспроизводя своего рода алгоритм рождения евангельского образа: «Создавая эти легенды, благочестивая фантазия исходила, по-видимому, из предположения, что измена Учителю, предание его за ничтожную цену, не могла зародиться в сердце человека, прошлое которого не запятнано: прошлое должно было быть омрачено ужасными преступлениями»[607].

Исследователи и мыслители связывают предательство Иуды с его не оправдавшимися надеждами на Иисуса, на скорое наступление Мессианской эры и избавление Израиля от врагов (в евангельских текстах есть намеки на связь Иуды с движением зелотов; к ним принадлежал и Симон Каннаит, т. е. Симон Зелот), а также с его стремлением побудить Учителя к активным действиям; в таком случае предательство оказывается вынужденным и мнимым или является следствием глубокого разочарования. Так, А. Ревиль в книге «Иисус Назарянин» писал: «Иуда, ускоряя естественный ход событий, хотел заставить Учителя немедленно обнаружить Свою непогрешимую власть и провозгласить Свое пришествие на землю перед лицом Своих уничтоженных и бессильных врагов. Таким образом выходит, что Иуда был самым ревностным из всех последователей Иисуса и предал Его только из любви к Нему… Иуда перестал верить — вот в чем вся суть дела…»[608]