Библия и мировая культура

Иконография Девы Марии начинается еще в изображениях римских катакомб. Так, на фресках Киметерия Присциллы (III в. н. э.) изображены поклонение волхвов и пророк Валаам перед Марией, кормящей грудью Младенца. Здесь еще сохраняется, как отмечает С.С. Аверинцев, «античный подход к предмету: черты аскетизма отсутствуют, подчеркнута сила и значительность материнского тела и энергия огромных черных глаз»[631]. Новый, более строгий образ Девы Марии возникает в ранневизантийском искусстве: на мозаике VI в. в Сент-Аполлинаре Нуово, иллюстрирующей сюжет «Поклонения волхвов», Богоматерь изображена на престоле, как императрица, одетая в пурпур, но с покрытой, как у монахини, головой, в торжественной фронтальной позе; Она держит на коленях Младенца, а вокруг Нее — четыре ангела в одеждах константинопольских придворных. По словам С.С. Аверинцева, «царские и монашеские черты византийского образа Марии собираются воедино в идеале выдержки, сдержанности, самообладания»[632]. Часто Дева Мария предстает как образ несокрушимой мощи, в том числе воинской, благословляющей христиан на бой и охраняющей их (такой смысл образу Девы Марии придал еще первый византийский император Константин). Подобная мощь акцентирована в образе на мозаике, именуемом «Нерушимая стена» (XI в.), в конхе центральной апсиды Софии Киевской. «Наряду с этим, — подчеркивает С.С. Аверинцев, — византийское искусство все последовательнее акцентирует одухотворенность лика и фигуры Марии, их тонкость и нежную хрупкость, особенно в иконографическом типе «Умиления» (Мария, склоненная к Младенцу, прижавшемуся щекой к Ее щеке); самый замечательный пример этого типа — «Владимирская Богоматерь» (1-я половина XII в.), попавшая на Русь и оказавшая решающее влияние на разработку этого типа в русской иконописи»[633]. Еще одним распространенным типом византийско-рус ской иконографии стала «Одигитрия» (греч. «Путеводительница»), олицетворяющая «строгость духовной дисциплины, сдержанность, рассудительность»[634]: голова Девы Марии покрыта мафорием (платом), на котором сияют три звезды (на лбу и на плечах) в знак тройной девственности — до рождения, в рождении и после рождения.

Точно так же западноевропейское искусство проходит путь от акцентирования в образе Девы Марии силы, мощи, властности протороманских и романских изображений («Мадонна епископа Имада» в Падеборнском музее, XI в.; фреска в апсиде церкви Сан-Клементе де Туаль в Каталонии, начало XII в.) до «трепетной одухотворенности готической трактовки этого образа (скульптуры Реймсского собора, особенно «Посещение Марией Елисаветы», XIII в.)»[635].

XII–XIII вв. — века крестовых походов — стали воистину эпохой культа Девы Марии в Западной Европе. Она рассматривается как покровительница рыцарей-крестоносцев, в ее честь воздвигаются грандиозные соборы, именующиеся Notre Dame — Нотр-Дам, в том числе и знаменитый Нотр-Дам де Пари — Собор Парижской Богоматери. Немалую роль в расширении культа Девы Марии сыграл Бернард Клервоский (1090–1153), углубивший и детализировавший мариологическую интерпретацию Песни Песней, т. е. прочтение образа невесты из этой библейской поэмы как Девы Марии и понимание всего текста как описания Непорочного зачатия. В силу популярности трактатов Бернарда Клервоского яркие метафоры, через которые определяется героиня Песни Песней, стали символами Девы Марии, в том числе и в иконографии («лилия долины», «лилия среди терний», «роза среди терний», «запертый сад», «гранатовый сад», «источник вод живых», «башня Давидова» и т. д.).