Библия ядоносного дерева

Мы не могли отказаться принимать у себя вождя, какие бы чувства к нему ни испытывали. Но он приходил, и Рахиль вела себя очень странно. Честно признаться, когда его не было – тоже. Она надевала на себя одновременно много одежды, закрываясь ею с головы до пят, и даже в доме, где было по-прежнему жарко и сухо, ходила в дождевике. Странные вещи проделывала она и со своими волосами. Для Рахили это было признаком глубокого внутреннего расстройства. Представляете, какое нервное напряжение царило у нас в доме?

Мы постоянно слушали рассказы о жестоких столкновениях между черными и белыми. Но, глядя из собственных окон, видели вот что: мама Нгуза и мама Мванза болтают друг с другом посреди дороги, а двое маленьких мальчишек на обочине пытаются описать один другого. Все были по-прежнему бедны, как церковные мыши, однако более-менее довольны жизнью. Похоже, независимость прошла поверх нашей деревни, как чума в Египте в незапамятные времена пощадила тех, у кого на пороге был правильный знак. Но мы не знали, какой знак правильный и от чего нас нужно пощадить. Мы и раньше-то толком не понимали, что происходит, а теперь, если все изменилось, тем более не представляли, во что верить и как действовать. У нас возникало ощущение опасности, которое мы не обсуждали, но чувствовали, что должны быть готовы к ней каждую минуту. Мама не проявляла терпимости к истерикам Рахили. Строго велела ей взять себя в руки, потому что сейчас все силы самой мамы поглощает болезнь Руфи-Майи.

У той спина покрылась сыпью, и к ней нельзя было притронуться, такой горячей она была. Мама чуть ли не каждый час обтирала ее губкой. Ночи сестренка проводила, свернувшись калачиком в изножье железной двуспальной кровати родителей. Мама решила, что койку самой Руфи-Майи нужно переставить в главную комнату, чтобы в дневное время она находилась с нами и мы могли постоянно держать ее под наблюдением. Мы с Рахилью помогли перетащить кровать, Ада скатала и перенесла постельное белье. Наши кровати, спаянные из железных трубок, были такими тяжелыми, что трудно вообразить. Сначала пришлось снять с рамы москитную сетку, потом – раз-два взяли! – мы с трудом отодвинули кровать от стены и… обалдели от увиденного.

– Что это? – спросила Рахиль.

– Пуговицы? – предположила я, потому что они были идеально круглыми и белыми. Я вспомнила наш проект «сундучок надежды». В общем, это был какой-то долгосрочный «проект» Руфи-Майи.

– Ее противомалярийные таблетки, – произнесла мама и была права. Их там оказалось, наверное, штук сто, наполовину растворившихся и налепленных кривыми рядами на стену за кроватью.

Мама долго стояла неподвижно, глядя на это. Потом ушла, вернулась с ножом и стала осторожно соскребать таблетки одну за другой, складывая их в собранную ковшиком ладонь. Шестьдесят одна. Ада сосчитала и записала цифру в блокнот. Ровно столько, сколько недель мы прожили в Конго.

Рахиль

Черт возьми, я прямо дымлюсь оттого, что мне некуда деться, когда папа Нду приходит к нам. Ужас! Я не выношу даже, если он на меня смотрит. Отвожу взгляд. Порой делаю неподобающие вещи, например, чешусь или притворяюсь, будто недоразвитая. Но, думаю, он и недоразвитую жену будет рад прибавить к своей коллекции – может, у него такой еще нет. Кошмарно уже само по себе то, что мои родители пускают его в дом! Я не удостаиваю папу ответами, если он ко мне обращается. Маму тоже, когда удается сдержаться. Теперь ее волнует только Руфь-Майя: бедняжка Руфь-Майя то, бедняжка Руфь-Майя это! Господи, ну, может, она и больна, но и мне несладко приходится, чтобы еще слушать это кудахтанье. Семья думает о чем угодно, только не о моей безопасности. Вернемся в Джорджию, и я сразу подам ходатайство об удочерении.

И вот, чтобы я уж окончательно свихнулась, явился мой рыцарь в сияющих доспехах: мистер Вонючка Аксельрут. Объявился у нас во дворе именно в тот момент, когда папа Нду поднимался по ступенькам крыльца в своей дурацкой шляпе и очках без стекол, и они обменялись несколькими фразами, после чего папа Нду, пробыв у нас минут десять, удалился. Я как раз начинала свое представление «Сказка о слабоумной дочери». Неловко получилось!

В общем, выяснилось, что папа и мистер Аксельрут тайно состряпали план, как спасти меня от брака с папой Нду, чтобы не задеть чувств всей деревни. Они решили обставить дело так, будто я уже обещана в жены Ибену Аксельруту! Я чуть не окочурилась. А мама сказала: не расстраивайся, это – лишь для виду. Однако это означает, что теперь он постоянно ошивается у нас дома, а я должна изображать невесту! И, естественно, мы должны вести себя так, будто это правда, сидя на веранде. Находиться там и пялиться на высохшую траву – вот моя светская жизнь в настоящий момент. Черт, черт! Я всегда хотела быть королевой бала, только вот бал – будь он проклят! – всегда оказывался какой-нибудь ерундой.