Библия ядоносного дерева

Естественно, через несколько недель после нашего с папой возвращения с пустыми руками деревенские женщины сообразили, что денег у нас нет, и перестали приносить нам на продажу мясо и рыбу, добытые их мужчинами. Понимание, разумеется, приходило постепенно. Поначалу у них просто вызывали недоумение наши снизившиеся потребности. Мы объясняли им наше положение: фьата – денег нет! Это было правдой. Все до последнего сэкономленного франка ушло Ибену Аксельруту, поскольку папе пришлось подкупить его, чтобы он доставил нас из Леопольдвиля обратно в Килангу. Однако наши соседи, судя по всему, думали: как такое может быть, чтобы у белого человека была фьата? Они подолгу стояли возле нашего дома, пялясь на нас, а корзины, ломившиеся от всяческого изобилия, покоились у них на головах. Вероятно, они считали, что наше благосостояние бесконечно. Нельсон объяснял им снова и снова – Рахиль, Ада и я стояли у него за спиной, – что теперь, когда наступила независимость, нашей семье больше не платят за то, что мы – белые христиане. Женщины даже сочувственно охали, слыша это. Поудобнее усаживали младенцев у себя на бедрах и говорили: «А бу, ну да, айи, независимость», но все равно не верили. А вы везде посмотрели? – хотели они узнать. Может, есть еще немного денег где-нибудь под вашими странными высокими кроватями или в ящиках стола? А мальчишки, словно добродушные бандиты, по-прежнему атаковали нас, когда мы выходили из дома: «Cadeau! Cadeau!», требуя сухого молока или пары штанов, утверждая, что у нас еще залежи всего этого рассованы по дому.

Мама Мванза, ближайшая соседка, жалела нас. Независимость, не независимость – она приходила к нам, отталкиваясь от земли ладонями, и приносила немного апельсинов. Мы говорили, что нам нечего дать ей взамен, но она лишь отмахивалась обеими руками. «А бу» – неважно. Ее сыновья, мол, отлично собирают апельсины, а у нее дома еще есть бакала мпанди – добрый сильный мужчина. В конце недели он собирается расставить сети и, если улов будет хорошим, позволит ей принести им немного рыбы. Когда у тебя чего-то много, ты должен делиться с теми, у кого фьята. (А ведь мама Мванза даже не христианка!) По-настоящему понимаешь, что дела плохи, когда тебя жалеет безногая женщина, недавно потерявшая двоих детей.

Мама тяжело переживала последние события. Когда мы с папой улетали в Леопольдвиль, она еще старалась держаться, но вскоре после нашего отъезда совсем опустила руки. Растерянно слонялась по дому в ночной рубашке, растоптанных старых мокасинах, без носок и в не застегнутой розовой блузе; так, полуодетой, мама проводила и дни, и ночи. Много лежала, свернувшись клубком на кровати с Руфью-Майей. Та не хотела есть и говорила, что не может стоять прямо, потому что сильно потеет. На самом деле ни ту, ни другую не интересовало собственное здоровье.

Нельсон сообщил мне по секрету, что у мамы и Руфи-Майи – кибаазу, это значит, что кто-то их сглазил. Более того, он утверждал, будто знает, кто именно, и рано или поздно кибаазу падет на всех женщин в нашем доме. Я вспомнила куриные косточки в калебасе, оставленной у порога папой Кувудунду несколько недель назад, и у меня мурашки побежали по телу. Я объяснила Нельсону, что его вуду – абсолютная чушь. Мы не верим в злого бога, которого можно уговорить навести на кого-то порчу.

– Не верите? – воскликнул он. – А ваш бог разве не наслал проклятие на папу Чобе?

Беседа происходила знойным днем, когда мы с Нельсоном кололи щепки для растопки кухонного очага. Чтобы растопить нашу чугунную плиту хотя бы для кипячения воды – не говоря уж о приготовлении еды, – нужно было проделать бесконечно долгую работу.

– Папу Чобе?

Я устала, но мне было любопытно проверить, насколько хорошо Нельсон усвоил уроки Библии. Сквозь большие дыры на его красной футболке я заметила напрягшиеся на спине жгуты мускулов, когда он взмахнул своим мачете и расколол темно-красную сердцевину небольшого бревна. Нельсон пользовался мачете для всего на свете – от расщепления дров до бритья (не то чтобы это было ему уже нужно в тринадцать лет) и чистки плиты. Он держал его остро наточенным и начищенным.

Нельсон распрямился, перевел дыхание, аккуратно положил нож на землю и сделал несколько широких круговых движений руками, чтобы расслабиться.

– Ваш бог наслал кибаазу на папу Чобе. Он наслал на него оспу, чесотку и убил всех его семерых детей под одной крышей.

– Господи! – воскликнула я. – Это не было проклятием. Бог испытывал веру Иова.

– А бу, – ответил Нельсон (нечто вроде «ну хорошо, пусть»), после чего снова взялся за свое орудие и расщепил еще три или четыре полена с красной сердцевиной. – Значит, кто-то испытывает веру твоей мамы и маленькой сестры. Следующий, кого он будет испытывать, – Мвула.