Библиотечный шпион

Толстой однажды сказал, что два самых сильных воина – это терпение и время. Когда-то Ава затвердила эти мудрые слова накрепко, чтобы они направляли ее и поддерживали. Теперь они звучали как издевательство. Уж лучше бы в Лиссабоне застряла она сама, а не Сара и Ной, у которых от этой поездки зависело слишком многое.

Что-то теплое коснулось руки Авы. Вздрогнув, она взглянула вниз и увидела пальцы Джеймса, сжимающие ее собственные.

– Все будет хорошо, – уверенно сказал он.

– Я просто думаю о том, что они уже давно могли быть в Америке. – Ава ускорила шаг, едва завидела причалы, где кипели толпы прибывающих и отъезжающих, с чемоданами, набитыми пожитками так, что те едва не лопались. – Если бы я пошла с ними в первый раз, то смогла бы послужить переводчиком, – пожаловалась она. – А во второй раз помешал Лукас.

Джеймс напрягся.

– Он был там? – У Авы екнуло под ложечкой. – Почему ты мне не сказала?

– Не хотела тебя беспокоить. Судя по словам Сары, когда они пришли за билетами, он подошел к сотруднику и что-то шепнул, и им отказали. – Она покачала головой. – Но сама я этого не видела.

Джеймс втянул воздух, словно собираясь что-то произнести, но в этот момент в толпе показались Сара и Ной. Мальчик победно улыбнулся и поднял вверх руку с мороженым, но на лице Сары застыло убитое выражение. Ава не нуждалась в уточнениях, что случилось.

– «Сибони»… – глаза Сары наполнились слезами, – все еще не прибыл.

А это значило, что до пятницы уехать не получится, и Аве придется начинать процесс получения виз заново. Но, проглотив горечь разочарования, она принялась уверять подругу, что они все равно найдут способ отправить ее с сыном в Америку. И она всерьез собиралась выполнить свое обещание, с помощью терпения и времени – хотя их у нее оставалось не так уж много.

Глава двадцать четвертая Элейн

Дни, последовавшие за гибелью Николь, стали одними из самых черных в жизни Элейн.

Она не помнила, как вернулась на склад после того, как увидела изуродованное тело подруги, она ощущала только, что неудержимо дрожит, несмотря на то, что ее закутали в несколько одеял. Позже, немного придя в себя, она принялась за работу, действуя, как автомат, по привычке, усвоенной за несколько месяцев, но почти без участия сознания.

В прошлом работа помогала ей отвлечься от ужасов войны, но не теперь, когда ужас увиденного отпечатался на изнанке век. И тонкий голосок нашептывал ей, что, подвергнутая подобным физическим мучениям, Николь могла что-то выдать. Однако, когда об этом заикнулся Антуан, Элейн набросилась на него, с трудом узнавая собственный голос после целой недели молчания:

– Николь не предавала нас.

– Ты этого не знаешь, – мрачно ответил Антуан, неизменно оставаясь реалистом.

– Я знала Николь, – упорствовала Элейн. – Она никогда бы не выдала гестапо информацию о нас.

– Тем не менее, – вмешался Марсель, и в его голосе скользнули отеческие нотки, – я думаю, что тебе следует найти другое место для ночлега.

Конечно, склад нельзя было назвать домом, но он стал для Элейн родным, и при мысли, что придется ходить ночевать в какой-то конспиративный дом с голыми стенами и сбитым матрацем, у нее заныло в груди. Но как ни страшила ее подобная перспектива, она не могла не согласиться, что предложение здравое.

И вот наутро, едва закончился комендантский час, она выскользнула из тесной однокомнатной квартирки, горя желанием побыстрее оставить позади ее стылую заброшенность. На складе ее ждал с прошлого вечера не допечатанный до конца тираж – неслыханный случай в те дни, когда она ночевала в типографии.

Подходя к складу, Элейн увидела, что входная дверь слегка приоткрыта, и сразу напряглась, все ее чувства обострились. Скорее всего, кто-то пришел раньше – они все работали на износ, особенно теперь, когда потребность в подпольной прессе возросла, и один из них, уставший до изнеможения, просто не досмотрел.

Но чтобы хотя бы не прихлопнуть створку…

Как ни вымотаны они все были, но подобная ошибка была недопустима. Фатальна.

Элейн вошла внутрь и крепко заперла дверь за собой. Сквозь щелку в двери на кухню струился свет, заливая коридор приглушенным золотистым сиянием. Элейн направилась туда и скользнула внутрь, чтобы выяснить, кто так сплоховал.

– Ты оставил дверь открытой, – окликнула она со смесью облегчения и раздражения.

Но ей ответила тишина. И полное разорение – перевернутые стулья, стол, лишившийся одной ножки, распахнутые дверцы буфета, выдернутые из пазов ящики. Даже драгоценный запас хлебных крошек, собранный за две недели, кто-то рассыпал по полу, словно приманивая голубей.

Элейн инстинктивно отпрянула, и прежде чем она успела прийти в себя от удивления, кто-то схватил ее за плечи. Она развернулась, и ее кулак полетел в лицо… Антуана, который успел вовремя пригнуться.