Когда шум взрыва стих, раздался рев моторов – боши помчались за ними. Элейн постучала в дверь, стараясь, чтобы звук не вышел слишком громким или торопливым. Дверь открыла Манон, озиравшаяся по сторонам, – она, несомненно, тоже слышала взрыв. Элейн поспешила войти внутрь.
– Немцы, – сказала она как осмелилась громко. – Нужно уходить.
Сара стояла в дверях гостиной, с Ноем на руках, оцепеневшая и широко распахнувшая глаза, как кролик перед хищником.
– Там что-то взорвалось?
– Диверсия, – подтвердил Этьен. – Пожалуйста, у нас мало времени, сюда, – и он указал на балконную дверь с учтивостью парижского метрдотеля. И хотя в данной ситуации такой жест смотрелся странно, Сара отмерла и быстро и бесшумно вышла на балкон.
Элейн потянула Манон за тонкую руку.
– Надо уходить.
Снаружи хлопнула автомобильная дверца, раздался топот бегущих ног и возмущенный женский возглас – голос Дениз. Элейн потянула подругу за собой более решительно.
– Уходим, сейчас!
Но Манон ответила ей спокойным взглядом больших карих глаз и покачала головой.
– Слишком поздно.
– Манон…
– Одного ребенка эти чудовища у меня отняли. – Она выдернула руку из хватки Элейн, глаза ее засверкали. – Другого я им не отдам.
– Элейн! – свистящим шепотом позвал Этьен, протянув руку, чтобы вытащить ее на балкон.
– Идите! – яростно приказала Манон. – Спасите их. Я задержу этих подонков.
Этьен решительно, повторяя жест Элейн, схватил ее за руку и потащил за собой. Оставив Манон позади.
Осознав это, Элейн просто застыла на месте.
– Подумай о Саре и Ное, – резко одернул ее Этьен, и этих слов оказалось достаточно, чтобы ноги понесли ее сами. С балкона они перешли в соседний дом, который использовало подполье, только там не было мебели, так что он казался заброшенным. Этьен провел их через пустые комнаты и коридоры, вниз по черной лестнице на другую сторону здания, где открывался выход на тихую улицу.
Но рано было вздыхать с облегчением – тишину позднего вечера прошивали грубые, гневные крики. Ной уткнулся лицом в пальто Сары, у которой по щекам катились слезы, но она стискивала зубы, чтобы не дать волю рыданиям.
Элейн разделяла их чувства – у нее самой все волосы встали дыбом и внутренности скручивало от ужаса. Только Этьен, пусть даже и охваченный тем же всепоглощающим страхом, внешне ничего не показывал, а провел их сначала по переулку до главной улицы, где они свернули прочь от суматохи. Но до них все равно донеслись приказы и обвинения на немецком, полные злобы и жестокости, а им отвечал спокойный женский голос, мягкий и нежный, который мог принадлежать только Манон.
Элейн замедлила шаг, борясь с порывом бежать обратно, на помощь, но Этьен сжал ее локоть и потащил вперед. Их маленький отряд миновал еще один переулок и начал взбираться по извилистой дороге на Круа-Рус, когда ночь вспорол стрекот автомата.
Элейн захлопнула рот ладонью, чтобы сдержать крик, но продолжала идти вперед, сосредоточившись на цели своего пути. Думать о том, что происходило за спиной, было невыносимо, а любая задержка могла привести к гибели и их самих.
Трамваи все еще ходили, развозя рабочих из Лиона в пригороды. Этьен повел их к только что подошедшему трамваю, и они уселись все вместе на заднем ряду, среди таких же измученных голодных пассажиров. Поездка оказалась мучительной, потому что взвинченные нервы Элейн реагировали на каждый толчок, на звук любого голоса и топот ног.
Сара уставилась пустым взглядом в пространство, явно тоже стараясь выкинуть все мысли из головы, – впрочем, как и многие вокруг. Ной вцепился в нее, как обезьянка, и, похоже, крепко спал, как в это время суток и полагалось ребенку его возраста. Этьен небрежно положил локоть на подоконник и смотрел на мелькающий за окном город, и его спокойствие немного умерило клокочущую внутри Элейн тревогу.
Но все страхи, державшие ее в напряжении, как струна, отхлынули, когда трамвай остановился и они вышли в маленьком городке, примостившемся на окраине леса. Но в лесу красиво днем, в ту пору, когда все залито золотым солнечным светом, а тихий ветерок мирно шелестит листвой. Зимней ночью все иначе, особенно когда нет луны, и в кромешной тьме не разобрать не только тропы, но и собственных ног не увидеть. И если обычно слитный неразборчивый шум леса успокаивал, то теперь весь этот треск, крики и прочие признаки лесной жизни заставляли Элейн ждать опасности за каждым кустом.
Раздалось какое-то негромкое уханье, почти потонувшее в прочих звуках, и, оглянувшись по сторонам, уже привыкшая к темноте Элейн поняла, что этот сигнал подал Этьен.
Зашуршали кусты, и из них так неожиданно возник человек, что Элейн едва успела сдержать возглас удивления – удивления, а не страха, потому что человек двигался так бесшумно, как умели только маки. Да и ни один нацист со своей выправкой и тяжелыми сапогами не смог бы незаметно скользить по лесу, усыпанному предательскими ветками и шуршащей листвой.
– Это они? – спросил молодой голос.
–
– Конечно.