Библиотека, или Музей книг

Снова сдружились. Видно, драка идет на пользу, сплачивает и укрепляет связи между людьми. Говорится же: «Если бьет – значит, любит». И что это за дружба, если друзья время от времени не бьют друг другу морды? Но я бы никогда не поднял на Леночку руку. Разве только для того, чтобы медленно опустить ее и погладить ее шелковистые волосы. И сердце мое учащенно забилось бы в упоении, и для него воскресли вновь…А что воскресло-то? Ах, да! И божество, и вдохновенье, и само собой любовь.

Я знаю, что волосы у нее шелковистые. Однажды наш класс после окончания учебного года отправился в поход. И когда утром все спали, я проснулся. Проходил мимо Леночки. Я присел на корточки и долго смотрел на ее лицо. Она так была прекрасна! Эти губки! Это же Шехерезада. Два маленьких алых серпика. Чуть приоткрыты. Носик! Брови! А длинные черные веки, которые, как опахала, прикрывают ее глаза, чтобы солнечный свет не ранил их нежности и не посмел заглянуть в их глубину. Опустил руку. Если она проснется, то скажу, что хотел сбросить жучка, который имел наглость без всякого приглашения бежать по ее личику. Не проснулась. Ее лицо оставалось по-прежнему сонно безмятежным. И только легкое дыхание отлетало от ее губок.

Провел ладонью по ее волосам. Это было нечто мягкое, теплое и нежное. Словно гладишь котенка. Теперь я всегда помню ее волоса и продолжаю их мысленно гладить. Закрываю глаза и провожу ладошкой по ее голове, впитывая теплоту и нежность. Какое это неземное блаженство! Если бы умел это воспеть, как Петрарка!

Но я не поэт. У меня нет способностей к рифмам и сладкозвучным метафорам. Мои сладостные воспоминания были грубо прерваны воплем (вот так всегда, к сожалению):

– Река! Ребята! Посмотрите туда! Там река! Мы вышли из этого проклятого Аида! Ура!

Там внизу сверкала лента реки. Она переливалась разными цветами радуги. Это было замечательно! Стикс, за которым кончаются владения Аида и его власть. Там уже наш дом! Мы будем сидеть в родных квартирах. И родители будут с любовью глядеть на нас. Они уверены, что всё это время мы с опытным тренером сплавлялись по реке. Да тренер у нас был опытный, только не по сплаву. Древние римляне этим не интересовались. Не звонили мы потому, что там нет никакой связи, но мысленно мы всегда были дома и думали о наших родителях, также, как и они думали о нас. Вот только сейчас я почувствовал, как мне близки и дороги мои родители.

Побежали. И вот мы уже у подножья горы. Прощайте, скалистые горы! Мы совершили то, что когда-то сделали Ганнибал и Суворов. Шагаем к реке. Ну, здравствуй, родимая! Река широким потоком устремлялась вдаль. А там на другой берегу – жизнь.

– Здорово, дружбан! – вопит Васька, приветствуя нашего старого знакомца угрюмого неразговорчивого Харона. – Что, старина, видно скучал за нами? Думал, что больше не увидишь нас?

Харон глядит на нас с удивлением. Он не верит своим глазам, а поэтому начинает протирать их. А то, что он угрюмый, так это вполне объяснимо: он же не таксист, который подвозит пассажиров в увеселительные заведения, а перевозчик в загробное царство, где смех и веселие., согласитесь, не совсем уместны. Поэтому его вид нисколько нас не огорчает. Мы ему радуемся, как старинному другу, которого не видели тысячи лет.

Васька протягивает пятерню с призывом дать краба. Лицо его сияет довольством, как будто он встретил закадычного друга. Харон глядит на протянутую руку непонимающим взглядом. Еще никто ему не подавал руки, и он не знает значение этого жеста. Краба он, конечно, Ваське не дает. Совсем не потому, что не уважает его. В его реке ни крабы, ни рыбы, ни даже акулы с китами не водятся. И он даже приблизительно не знает, как выглядит вся эта живность. Поэтому никакого краба он дать не может.

– Смотри какой! Считает выше своего достоинства поздороваться с лучшим представителем подрастающего поколения, – комментирует Васька ситуацию, которая не доставляет ему особого удовольствия. Кто-то посмел не уважать его. Смотри какой!

Прогресс на лицо! Когда Васька придет в школу, учителя решат, что это совсем никакой не Васька, а его близнец, которого родители, чтобы не утруждать память множеством имен, тоже назвали Васькой. А может быть, у мамы с папой бедная фантазия! Тот Васька бэкал и мэкал. Видно, его отправили в спецшколу. И там он прогрессировал.

Харон заговорил с Вергилием на древнегреческом языке. Древний он для нас. А для них, естественно, самый современный. Я не буду преувеличивать свои достоинства, которых у меня и так вагон и маленькая тележка. Древнегреческим я владел на уровне знания нескольких слов. Поэтому из их беседы я понял только два слова «антропос» и «Аид». Но я же не виноват, что не родился в девятнадцатом веке, когда язык Гомера и Гесиода был обязательным для гимназистов. Так же, как и латынь.