Библиотека плавательного бассейна

— Да, пока еще вряд ли, — ядовито заметил Джеймс. — Он что, после этого объявлялся?

— Нет. Просто, когда подъехала «скорая», какой-то прохожий принялся суетиться и кричать: «Боже мой, милорд!» — и всё такое прочее. Похоже, мы так и не узнаем, кто это был. — Я посмотрел на Джеймса. — Но подумать только, ведь ты этим занимаешься постоянно! Господи, какое чудесное чувство я потом испытал…

— Да. А потом, когда с этим свыкнешься, начинаешь сомневаться, стоит ли вообще когда-нибудь возвращаться к этому занятию. А как там твой мальчик? Думаю, лучше бы тебе рассказать.

Джеймсу уже наверняка надоело слушать, как я целыми часами безжалостно, во всех подробностях, вспоминаю о своих сексуальных похождениях. Зачастую, стоило мне сказать, что «вчера вечером я познакомился с одним чертовски привлекательным парнем», как он отвечал: «Спасибо, но я и слышать об этом не желаю», — хотя это ни разу не стало помехой по крайней мере для краткого обзора главных событий. Эта установившаяся практика уже превратилась в шутку, однако за ней крылись все подавляемые Джеймсом чувства, неразгаданные тайны его личной жизни. К тому же профессия врача заставляла его осторожничать и вдобавок наделяла чем-то вроде полномочий на отсутствие склонности к авантюризму. И хотя я знал, что в свое время Джеймс отдал дань увлечениям юности, сам он никогда об этом не упоминал, дабы эти отдельные факты — казавшиеся мне исключительными, — можно было истолковывать как характерные для насыщенной половой жизни. В общем, он вел себя так, что ему невозможно было задать ни одного прямого вопроса.

— Ну что тут сказать? — ответил я наконец. — Только одно: полнейшее блаженство, нескончаемая ебля, засосы да отсосы.

— Выходит, он тупица.

— Ну, не Эйнштейн, конечно.

— О чем же вы тогда всё время говорите?

— Я и сам толком не знаю. Мы часто сюсюкаем — разве что употребляем только грубые слова, — то и дело глупо смеемся да, как правило, расхваливаем наружность друг друга. Однажды вечером, когда мы ужинали в «Тестьюдо», разговор сделался и вовсе пустопорожним. И тогда я совершил довольно гнусный поступок.

Я потупился в наигранном смущении.

— Да брось ты! — Джеймс пристально посмотрел на меня. — Неужто Массимо?

— Правда, это низко с моей стороны? Но я должен был его поиметь…

— Боже мой! — вскричал Джеймс. — Ты же отъявленный негодяй! И как только тебе это удалось? Впрочем, знать ничего не желаю.

— Мы просто удрали через черный ход, но не в сортир, а в какой-то двор, полный ящиков. Раз-два — и готово.

— А как же бедный малыш, как, бишь, его?

— Артур? Сидел себе, ждал меня и клевал носом, ни о чем не подозревая. Вообще-то Массимо сказал, что хочет и его поиметь, но всему есть предел.

— Это было так, как мы всегда себе представляли?

— Гм-гм, пожалуй. Все блюда, которые есть в меню, сам понимаешь. Полные порции. — Я бросил на Джеймса косой беспомощный взгляд. — Все-таки иногда стоит и на сторону сходить… Я уверен, что и у него кто-то есть…

— Спасибо, хватит!

— Нет, я имею в виду, что вряд ли возникнут какие-то проблемы.

— М-да, говорят, у официантов… — пробормотал Джеймс, и в голосе его послышалось с трудом сдерживаемое возбуждение. — Между прочим, какой… член у Артура?

— Просто изумительный! Возможно, не в твоем вкусе — короткий, толстый, безжалостно подвергнутый обрезанию, невероятно упругий и своеобразный.

Джеймс задумался, и в наступившей паузе красочность данной мною рекомендации постепенно привела его в смущение. Наконец он спросил:

— Значит, ты влюбился в него, да?

С видом профессионального дегустатора я отпил глоток «Гиннесса».

— По правде говоря, это вряд ли возможно, — признал я. — Мы не смогли бы сесть, послушать «Идоменея»[9] и ощутить неразрывную духовную связь. Наверно, это всего лишь страстное увлечение. Иногда мне кажется, что я его совсем не знаю, отчего страсть делается гораздо более мучительной. К тому же Холланд-Парк[10] и моя квартира — это для него совершенно незнакомый мир. Он живет в доме-башне вместе со всей семьей. Я спросил, не будет ли мать волноваться по поводу его отсутствия, но он сказал, что часто не приходит домой ночевать. У них нет телефона, поэтому он не может предупредить их заранее. Но сегодня он, по-моему, поехал туда — надо же наконец объявиться. И все же, — заключил я, — ты совершенно прав: вряд ли это продлится долго. Впрочем, я и сам этого не хочу — вполне достаточно и одной восхитительной недели.

Под Джеймсовым зонтом мы прогулялись до Уэстберн-Гроув. Джеймс, человек и без того скучноватый, был вдобавок вегетарианцем, и потому наши совместные походы в ресторан приходилось тщательно планировать. На сей раз, пока мы ели очень вкусное и невероятно дешевое овощное ассорти «бельпури», Джеймс с совершенно не свойственной ему развязностью строил глазки нашему юному официанту, а дождь на улице лил как из ведра. Возможно, из-за дождя-то мы и начали предаваться воспоминаниям — о красавчиках, учившихся вместе с нами в Оксфорде, о том, кто из них стал банкиром, кто растолстел, а кто женился.