Библиотека в Париже

– Да у твоей матери истерика случится, если мы начнем договариваться с Каролиной за ее спиной!

– Но, папа́…

– Может, ты сама хотела бы смотреть за маман?

Но я боялась утонуть в ее бездонном горе.

– Разве мы не можем нанять платную сиделку?

– Те, у которых не хватило здравого смысла, чтобы сбежать, теперь работают посменно в госпиталях. А Евгения отлично справляется.

– Уверена, ты просто наслаждаешься ее способностями! – фыркнула я.

– Давай не будем обсуждать то, о чем ты ничего не знаешь! Кроме того, Евгения практически и есть сиделка.

– То, что я работаю в библиотеке, не делает меня практически книгой. Маман нужна настоящая медсестра.

Я сердито ушла в свою спальню. Привести в наш дом свою любовницу!.. Если бы только Поль был здесь, он бы вразумил папа́. Я обхватила себя руками, желая, чтобы это были объятия Поля. Когда отец разочаровывал меня, когда мне приходилось иметь дело с грубым читателем, когда я до боли тосковала о Реми, – Поль становился бальзамом, который я втирала в свою избитую душу.

В восемь вечера отец постучал в мою дверь:

– Ужинать пора!

– У меня нет аппетита.

Всю ночь я лежала без сна, воображая, как прижму к стенке эту шлюху. Покраснев от стыда, она бы просила прощения за то, что вообще осмелилась дышать тем же воздухом, что и моя мать. Она бы пообещала никогда больше не пятнать наш порог. Она бы никогда больше даже не заговорила с папа́…

Перед уходом на работу я заглянула к маман. Евгения нежно, как любовник, гладила волосы маман, нежно, как мать, вытирала ей нос. Я ни разу не поменяла на маман ночную рубашку, ни разу не вынесла судно. Эта чужая женщина пришла к нам и делала все то, чего я делать не могла. И мой гнев медленно растаял.

Я поцеловала маман в щеку. Она даже не шевельнулась.

– Никаких улучшений? – Я все еще не могла посмотреть в глаза Евгении.

– Восемь носовых платков вчера. Лучше, чем днем раньше. Тогда понадобилась дюжина.

– Ох, маман…

– Я понимаю ее чувства.

– Ваш сын… тоже?

– Во время Великой войны. Он едва начал ходить, когда нашу деревню разбомбили. Надеюсь, вашей матушке никогда не узнать, что я тогда чувствовала. – Евгения погладила маман по руке. – Трудна, так трудна эта жизнь, Гортензия. Но вы нужны вашим детям. Вы можете написать вашему сыну. И ваша дочь здесь, разве вам не хочется ее видеть?

Маман приподняла голову и беспомощно посмотрела на меня.

25 августа 1940 года

Милый Реми!

Мы скучаем по тебе и надеемся, что ты сумеешь вернуться домой. Если ты и писал нам, боюсь, письма еще не дошли. Маман и папа́ в порядке. Поль уехал, помогает убирать урожай. Я по нему тоже очень скучаю, но даже представить не могу, как ты должен скучать по Битси.

Все больше и больше людей приходят в нашу библиотеку для общения, для передышки. Хотя многие читатели уехали (вместе с нашими книгами!), мы трудимся вовсю. Мисс Ридер не хочет никому отказывать.

Я не получала вестей от Маргарет, но Битси наконец получила открытку от своего брата, так что это утешает. У нее все хорошо, хотя она и тоскует по тебе.

Дойдет ли до тебя это письмо? Мне так много хочется тебе рассказать!

С любовью,

Одиль

25 августа 1940 года

Милый мой Поль!

Пожалуйста, поблагодари свою тетушку за ее любезное приглашение. Мне бы очень хотелось познакомиться с ней, и я очень хочу увидеть тебя, но должна оставаться в Париже на случай, если придут вести от Реми.

Битси вчера получила открытку от брата. Он тоже теперь военнопленный. Мне захотелось плакать, когда я это услышала. Как сильно ни люблю я нашу библиотеку, работа иногда становится невыносимой.