Библиотекарша: роман с жизнью и смертью

Тем же недостатком страдают и другие Ваши стихи. Так писать не надо. Иногда в поэзии одна небольшая деталь, один образ – заменяют длиннейшие описания. Вот и нужно искать новые детали, новые образы, новые краски. И вовсе не обязательно гнаться за строгой последовательностью и логичностью изложения. С приветом. В.П.»

А ведь стихи свои на суд чужих людей отдавать дело страшное! Ах, как я комплексовала, боялась, переживала, не спала… Тем более, когда сапогами по цветам души моей. Сейчас все эти дела – давно для меня холодная зола. А тогда было бушующее пламя. Даже стихи об этом сочинила. Назвала «Первые читатели».

Как трудно отдавать на чей то суд

Рожденное тобой стихотворенье!

И ждать, как приговор произнесут,

И выслушать с печалью и смиреньем.

Но для меня есть самый страшный миг:

Когда стихов, задолго до печати –

Еще задолго до газет и книг! –

Коснется взглядом первый мой читатель.

Мои стихи… Их жизнь на волоске –

Два добрых слова их сейчас спасли бы…

Понравились!.. Стою в немой тоске

И лишь глазами прошепчу: « Спасибо»

С какою болью с ними расстаюсь!

Как мать, с которой расстаются дети.

За их судьбу тревожусь и боюсь:

Так одиноко жить на белом свете!

И я стихи другие принесу,

И снова стану вглядываться в лица.

Каков он будет ваш суровый суд? –

Им жить, или в безвестности томиться…

1969

Да, стихи это диалог. Они со мной кровной пуповиной связаны. Нет у меня других детей! И быть не могло. Постриглась я стихотворцы. Но бродить и садить розы в пустыне, зная что ничего не взойдет – тяжело. В нашей прекрасной и замечательной глуши – я, как белая ворона. Тяжеловато. Хотя есть в этом свои плюсы. Можно ни под кого не подстраиваться. Всё равно все махнули рукой. Юродивая! ..

Но я лапки все-таки не складывала. И даже, по молодости, в газетах и редакциях права качала. Вот письмо мое 1961 года в областную газету.

«Уважаемый А.А.! Как и в предыдущий раз не могу Вам предложить ничего стоящего. Посылаю что есть. «Корку хлеба» Вы уже знаете. Очевидно, она нуждается в доработке, т.к. в прошлый раз в газете не появилась. Я чувствую в чем дело, но исправить не умею. Удалось изменить только вторую строку последнего четверостишия. Вряд ли это Вам подойдет. «Гармошка» сыровата. Но я уже до лета не смогу за нее взяться, т.к. на носу экзаменационная сессия.

Последние два стихотворения без названия я написала совсем не для печати (одно девчонке, лезущей в болото, другое – просто для себя). Очень прошу Вас, если стихи чем то не подходят, не править их без моего согласия. Я предпочитаю совсем не печатать их, чем увидеть напечатанными в таком виде, как «В детской библиотеке». Ничего кроме горечи после такого «печатания» не остается.

В конце марта я приеду в Киров на сессию и буду до 6 мая. Думаю, до того времени стихи не появятся в печати (спешить некуда), а там я могу зайти и, если будет необходимость, исправить и доделать что можно. Но после искалеченного стихотворения «В детской библиотеке» я стала бояться печати еще больше. Еще один-два таких случая и из меня нельзя будет вытянуть стихотворения. До свидания! С уважением А. Д.»

И в нашем областном центре атмосфера литературная не кардинально лучше, чем в моем заштатном городке. Есть, конечно, там стихолюбивая среда. Но, в основном, из униженных, маргиналов – отщепенцев каких то. Зато, если вступишь в Союз писателей, сразу станешь мэтр, барин и судия. Вот приятельница моя, тоже учительница литературы в школе, писала милые меланхоличные письма мне – пока в союз не вступила. И сразу стала грозной судией. С улыбкой перечитала ее чудное письмо от середины 60-х годов. А потом разгромную рецензию на мой сборник в 1972 году. Поулыбалась только. Вот это письмо.

«Здравствуй Аня! Мама передала мне стихи и прочла всё, что касалось меня в вашем письме. И я решила, что вряд ли мама сможет ответить на эти вопросы – опять же я должна ей объяснять, что отвечать. Вот пишу сама. За стихи – спасибо. Но знаете… – я больше люблю вас другой. Это очень умные и хорошие стихи, но это совсем не вы. Как поэт – вы другая. Лучше.

Вот видите. Еще не начала толком писать, а уже успела написать явную бестактность! Успехи мои литературные – никакие. Одна видимость, как мыльный пузырь. Газета печатает. А ведь больше то и ничего. О книжке, по-моему, даже и мыслей ни у кого нет. Да, если бы и были – что толку… Если не разъединят издательства, то дело это безнадежное. Да и вроде как то совестно выступать с первой книжкой к сорока годам!

Работаю много, хотя условий, конечно, нет. Как то незаметно это стало не только второй профессией, но и второй жизнью. Похаживаю в «Молодость» (лит.клуб – А.Д.), хотя по возрасту они мне уже чуть не в дети годятся. А что делать? Другой среды литературной нет…

В общем дальше видно будет. Пока так. А что же вы? Где пропали? Где стихи? Сейчас не пишется – бывает! – у вас же старых много. Нехорошо. Что написать еще? В школе нашей (вечерней – А.Д.) учатся теперь одни дефективные и хулиганы, стало совсем неинтересно – хоть беги. Была бы гарантия, что в детской школе буду вести только старшие классы, – ушла бы туда. Но…