Билет на вчерашний трамвай

В общем, я стояла и понимала, что чувствовала Ленка, выжрав стакан марганцовки, в которой её брат болт полоскал. Очень хорошо понимала.

Я. Семь. Лет. Жила. Воспоминаниями. О самой. Светлой. И большой. Любви.

В своей, сука, жизни.

Я книгу, книгу, мать твою, написала!

Для чего? Для кого? О чем? Зачем?!

«Ляпис Трубецкой» правильно поёт: «Любовь повернулась ко мне задом…»

Что делать? На лице у меня отпечаталась вся гамма переполнявших меня чувств.

Бывший мой кумир перестал улыбаться и отшатнулся.

Я тоже отпрыгнула и засеменила в сторону метро.

Мой возлюбленный настиг меня в два прыжка и задышал мне в ухо:

— Ну, что? На корпоратив идём или сразу к тебе?

— Нет! — отчеканила я и попыталась вырваться.

— Я скучал! — посуровел Слава.

— Писать хочется! — решила я давить на жалость.

— Дома поссышь! — отрезала пародия на Трахтенберга и сунула меня в такси, продиктовав водиле мой домашний адрес.

Я совершила две попытки свалить из такси на полном ходу. Не вышло.

Перед глазами покачивались волосатые уши Славы, и писать захотелось по-настоящему.

— А как же «Блестящие»? — захныкала я в спину негодяю и стала тереть нарисованную бровь.

— «Блестящие» уже уехали. Корпоратив кончился. Я нажрался, а ночевать мне негде, — ответил толстый аферист и улыбнулся мне всеми пятью зубами.

Ситуация меня совершенно не радовала.

— Ты откуда мой адрес знаешь? — запоздало поинтересовалась я, понимая, что знание только умножит мою скорбь.

— А ты, когда письма мне писала, любезно его на конверте указывала. Забыла?

— Ха! — Я возликовала, радуясь шансу уличить афериста. — Не ври! Я тебе с той квартиры писала, где с родителями жила. А откуда ты новый узнал? Копаешь под меня? Интриги плетёшь, зараза? Ну-ка, останови машину.

— Да нужна ты мне, копать ещё что-то… — лениво ответил Слава, облизывая передний зуб. — Я домой тебе позвонил. Мама твоя мне твой адрес и сказала. Новый.

Я откинулась на сиденье и скрипнула зубами.

Вот что плохого, спрашивается, я маме своей сделала? Ну, ладно, Пашке адрес сказала, — спасибо ей за это. А этому фуфлыжнику на фига?

— Приехали! — доложила мне жертва Франкенштейна и скомандовала: — Вылезай!

Вылезла. Встала у подъезда, спиной к двери, закрывая собой домофон.

— Ну, что стоим, кого ждём?

Я медленно подняла глаза и покачала головой.

— Ты ко мне не зайдёшь…

Моя большая светлая любовь улыбнулась.

— Да ну? Почему это?

— По кочану. Сказала, не зайдёшь. И всё. — И тут меня прорвало: — Скотина! Сволочь жирная! Ты… Ты сука, понял? Я тебя любила, урод! Я семь лет жила воспоминаниями! Я… Я книгу написала, понимаешь?! — Из глаз у меня брызнули слезы. — Я сына хотела твоим именем назвать, упырь волосатый! Я вчера всю ночь не спала, думала о том, как увижу тебя, как обниму, как мы пойдём с тобой гулять по улицам, и я расскажу тебе, как я жила все эти годы без тебя! Я думала, тебе интересно будет узнать! А ты, ты… Ты тварь, Савельев. Ты гнусная мерзкая скотина. Как ты мог?

Я закрыла лицо руками и сползла спиной по двери.

— Ксень… — раздалось над моим ухом, — кукла моя…

— Не смей! Не называй меня так!

— Понял. Ксень, прости дурака… Я ж тоже по-другому хотел… Я и на письма твои не отвечал, потому что знал: отвечу — сорвусь. А у меня семья и дочь… И сегодня хотел по-другому. На концерт тебя сводить, погулять, поговорить…

— Не-на-ви-жу…

— Прости. Я ж никогда пить не умел. Ты помнишь…

Вот только в этот момент я поняла, что рядом — он. Славка. Тот самый, которого я знала семь лет назад. Интонация та же, заискивающая, оправдывающаяся… Поняла, и тут же голову подняла, и глазами с ним встретилась. И увидела его тем двадцатилетним загорелым мальчишкой с зелёными глазами и бровями, сросшимися на переносице.

— Зачем? — только и спросила.

— Не удержался. Захотел увидеть. Сорвался. Глаза в глаза.

Не моргая. Молчим.

Я не выдержала первой:

— Уходи. И больше…

— Понял. Я не позвоню. Обе щаю. Закрыла лицо руками и бросила:

— Не смотри. Просто уходи. Не оборачиваясь.

Рядом хрустнули суставы мощного тела. Слава поднялся с корточек и тихо сказал:

— А дочь у меня Ксенией зовут. Звук удаляющихся шагов.

Я посидела ещё минуту и с усилием поднялась.

В тот момент я остро поняла одну непреложную истину: никогда не входи в одну реку дважды.

До тебя не дураки на свете жили. И раз они это сказали — значит, в этом что-то есть.

У меня были воспоминания.

Теперь у меня нет ничего.

Не делайте собственных ошибок. Учитесь на чужих. А ещё лучше — на моих. Потому что у меня их как у дурака фантиков.

Судьба и за печкой найдёт

— Все! Надоело! Хватит! Устала! — выкрикивала в запале Лелька. — Ненавижу!

Я молча распихивала по шкафам упаковки туалетной бумаги и бумажных полотенец, коробки с макаронами и крупой, железные банки с сахаром и целый пакет разноцветных презервативов. Распихивала небрежно, абсолютно точно зная, что через неделю все придётся вытаскивать обратно и рассовывать по пакетам и сумкам, которые понурый Бумбастик, подгоняемый криками жены, уныло кряхтя, потащит в багажник своей машины.